из кармана платок, как всегда безупречно чисты и отглаженный, начел не по делу протирать и без того сияющие небесной голубизной — настолько они были девственно чисты — очки.

— Бранденбург? Какой Бранденбург? — Уолш впился в Мартина пронзительным взглядом. — Это то, о чём я думаю?

Мартин, наконец, поднял на него свои серые, похожие на льдинки глаза, и тихо, но ровно сказал:

— Это работала команда «Бранденьург-800». Больше некому.

— Мартин, не сгущайте краски, — встрял озабоченно Розенблюм. — откуда здесь взяться «Бранденбургу»? столько лет прошло, всё давным-давно поросло мхом…

Мартини упорно помотал головой.

— Нет, господин Розенблюм. Я не ошибаюсь. Да и не кто бы не ошибся, хоть раз столкнувшись с методами и тактикой этих ребят.

— Вы так говорите, словно бы сталкивались, — ехидно подначил напарника европеец. Бонненкамп помотал головой.

— Нет, Альфред. Не сталкивался. Просто я — один из них. Один из парней из Бранденбурга-на-Хафеле.

Уолш опустился в кресло, внимательно всмотрелся в глаза Мартину. Тот не отвёл их, только на скулах заходили желваки… Пни такого — загрызёт, ей Богу!

Но вслух Редрик сказал только:

— Что вы имели в виду, говоря, что узнаёте их принципы работы?

Мартин встряхнулся от каких-то навязчивых воспоминаний, подтянулся.

— Одним из основополагающих принципов является «уничтожение любых лиц, заподозренных в связях с противником», — он явно процитировал положение какого-то устава и наставление.

Редрик вздрогнул.

— То есть, вы считаете убийство двух посольских чем-то вроде зачистки?

Бонненкамп кивнул. Уолш недоверчиво покачал головой.

— Бред какой-то… Это же международный скандал!

— Да, — кивнул Мартин. — Но плевать они всегда хотели на международный скандал. Тридцать первого августа 1939 года именно «Бранденбург» в форме польских солдат одним из первых произвёл нападение на польские гарнизоны, переодевшись в польских солдат. Это было отчасти данью Женевской конвенции, согласно которой комбатанты были обязаны носить военную форму. Однако сразу после нападения «бранденбуржцы» сбрасывали форму противника и дальше вели бой уже в собственной и всегда со знаками различия. Мы принимали участие во множестве диверсионно-разведывательных операций по всему миру. И сейчас я имею все основания подозревать, что мы столкнулись с почерком моих бывших коллег.

Уолш поднялся, прошёл к окну, долго смотрел на одноэтажный пригород в мареве зимнего вечера. Потом повернулся к Розенблюму.

— Вы знали об этой пикантной детали биографии вашего коллеги, когда брали его в эту командировку?

Розенблюм развёл руками:

— Редрик, я и понятия не имел… О «Бранденбурге» слышал только как о некоем мифе… Сами знаете, как обрастала ими наша военная история. Только ленивый не паразитировал на дешёвых сенсациях. Но вот чтобы так, в столице суверенного государства, посреди бела дня покуситься на сотрудников посольства крупнейшей мировой державы… Это не входит в рамки моего понимания…

— Да чего в этом странного? — вскинулся вдруг Мартин. Он выпрямился во весь свой почти двухметровый рост, глаза его сверкнули… — Эти люди выполняли приказ. Вы же сами видели, кто им его отдавал… Вы видели фото… Кстати, о фотографиях. Мы все теперь — следующая мишень этих безбашенных профи! Мы — последние, кто знает их секрет… Это не шутка, мистер Уолш, и я не паникёр. Теперь они будут искать нас. И найдут, помяните моё слово, определённо — найдёт.

После такой горячей тирады напарника мистер Розенблюм посерел на манер асфальта и попытался было грохнуться в обморок, но его удержала от этого только единственная фраза, тихо произнесённая Уолшем:

— Пусть даже так. Но на нашей стороне тоже не пряничные человечки сражаются, ведь так, Мартин?

Он внимательно посмотрел на отставного «бранденбуржца». Тот некоторое время молча сверлил его взглядом, в котором горело тусклое пламя, потом чётко склонил подбородок к груди в уставном поклоне.

— Так точно, мистер Уолш. Я понял задачу. И поверьте: мы найдём их быстрее. Они засветились в определённых местах, а мы — нет. Поэтому у нас пока есть фора где-то примерно в неделю, как я полагаю.

— И нужна связь. Посольство засвечено, нам там появляться теперь смертельно опасно, наверняка они узнают меня по последней встрече с Брэдли, которую отследили. И будут пасти возле дипмиссии. А мы, в свою очередь, примерно знаем, где британец снимал свои кадры. Так что шансы ориентировочно равны. Связь? Будет связь, используем резервные каналы.

Уолш подошёл к серванту, достал оттуда бутылку ирландского виски, три фужера, поставил всё это на стол. Свинчивая крышку с тёмного сосуда, он бросил только:

— Паршиво, парни, что эти ребята всё время идут на полкорпуса впереди нас. Нужно выяснить, как им это удаётся. А заодно и их дальнейшие планы. Мартин, нам нужен «язык», если понимаете, о чём я…

— Так точно, сэр, — вытянулся немец.

Уолш кивнул. Разлил виски по фужерам.

— В таком случае — по коням, господа, праздники закончились, завтра нас ожидает не менее весёлый будничный день.

И он поднял свой бокал.

В зале для приёмов Каса Росада собрался весь цвет журналистской мысли аргентинской столицы. Здесь были представлены такие гранды, как «Ла Нациа», известная своими традиционно проправительственными взглядами, «Ла Пренза», более популярная в англо-британской диаспоре столицы, сплетница «Кларин» и ещё множество изданий помельче.

Иностранные «Уолл Стрит Джорнал», «Таймс», «Ле Фигаро» и прочие тоже не оставили своим вниманием этот странный брифинг. Странный потому, что корреспондентов предупредили о нём буквально накануне, а кого-то и посреди новогодней ночи, что создало вокруг этого мероприятия определённый ажиотаж.

Репортёры «Кроникл», вездесущие, увешанные микрофонами, в сопровождении ассистентов представители БиБиСи и «Радио Популяр», мелкие журналисты и так называемая «независимая» пресса из Европы — все набились в относительно небольшой зал, не привыкший к такому наплыву гомонящей журналистской братии.

Мнения, по поводу чего было устроено такое сборище, были самые разные, но в воздухе висела сплетня о двойном убийстве накануне. Казалось бы, к чему такая шумиха, дело-то, в общем, сугубо полицейское, если бы не одно «но»…

Все здесь присутствующие прекрасно помнили, к чему привёл взрыв американского крейсера «Мэн» в бухте Гаваны в 1898 году. Тогда Испания оплатила жизни 226 американских моряков своими колониями в Тихоокеанском бассейне и потерей Кубы. А здесь пришили аж двух американских дипломатов! Понятное дело, что это не провокация: Аргентина не настолько сошла с ума, чтобы портить отношение с Соединёнными Штатами, только что одержавшими блистательную победу во Второй мировой войне! Но факт остаётся фактом: люди погибли, причём среди бела дня, в аргентинской столице…

Напряжение нарастало, гомон журналистской братии нарастал, все ждали, когда же появится секретарь Президента Перона, по совместительству куратор службы безопасности Аргентины, нервный Родольфо Фрейде и разъяснить почтенной публике, что же всё-таки произошло в предновогодний день в