Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ошеломленные, мы прокачиваем трюм и гальюн, заводим дизель, готовимся сниматься с якоря. Наши легкие штормовки все липкие в душной прохладе. Пока Фенн раскрепляет дректов, Сью выбирается из каюты, чтобы взяться за штурвал и легонько продвинуть нас вперед. На ней не шапочка и не капюшон штормовки, а тот платок, который Фенн выудил из бухты По. Он бросает взгляд назад, чтоб сигнализировать малый вперед, замечает платок… вместо этого сигнализирует нейтраль, вновь крепит уткой дректов, возвращается в рубку, выключает двигатель и благоговейным голосом говорит недоумевающей Сьюзен: Все только что сошлось. Ты когда-то сказала, что эти огурцы на пейсли похожи на жирные сперматозоиды. Вот что такое хливкие шорьки – у меня во сне. Не только Энглтон: Джон Артур Пейсли, Дуг, Граф, я тоже – мы все плавали вместе, против течения, словно гигантская сперма. Вместе со спермой! Как сперма! Стоял поздний вечер или ранняя ночь: варкалось. Мы пробирались вверх по течению в тусклом свете.
Фенвик… Сьюзен это забавит, но изумляет. Мы с Мимс плыли по течению! Нет: мы были словно какие-то сплавщицы по порогам, только не в байдарке. Скорее – в надувной шлюпке. В такой, какую надеваешь на себя, будто каждую из нас встроили в надувной плотик для сплава по порогам. И мы не просто дрейфовали: нам было некогда – мы правили, рулили, радировали… куда? Она упирается кончиками пальцев себе в щеки. Мы были такими вот большими, эластичными, плавучими яйцами!
Вот мы уже хохочем, но Фенн трезво произносит: Вы с Мириам были яйцеклетками. А мы все там были спермой.
Наши сны, значит, начались по-разному, но примечательно сошлись воедино: общие воспоминания о платке пейсли, несомненно, и прочих недавно упоминавшихся делах. Стеклись воедино, наверное, будет точнее, полагает Сьюзен, как Рейн и Мозель в Дойчес-Эке, Аллегени и Мононгахела в Питтсбурге, Огайо и Миссисипи в Кейро, Восточный и Западный рукава ручья Лэнгфорд у острова Какауэй. В обоих снах, похоже, – хотя подробности ролей и костюмов различались – Сьюзен плыла вниз по течению, Фенвик против него, и за этим последовала, как в 1972-м, наша Свиданка. Нам снился один и тот же сон с разных точек зрения.
Ой-ёй. Лицо у Сьюзен становится сумрачным. В твоем были «Язычники Дикси»? Или Спасители Мим потом?
Не-а. А у тебя был Пако?
Кто такой Пако?
Фенн качает головой. Пако был стариком из Марбеллы, которого они с Мэрилин Марш привезли в Ронду в 1960-м, когда Фенн впервые потерял свою бойну. Как его звали, кстати, мы так и не выяснили. Фенвик об этом узнал только сейчас, во сне, и он уверен, что имя правильное. Пако.
У Сьюзен был Фрэнк Мэнн! И Младший Парсонз!
Кто?
Фрэнком Мэнном, хочешь верь, а хочешь нет, звали водителя того грузовика с курами, который убил Папу на Трассе 40 в Тыщадевятьсот сорок девятом. Потом он долго нам досаждал – умолял Ма простить его за то, что задремал за рулем. Ма даже пришлось получать судебный запрет. Фрэнк Мэнн! Мне было пять лет, Фенн, а я его сейчас вижу ясно как днем: иссохший старичина в темно-зеленых штанах, висящих на ремне! У меня во сне он по-прежнему был весь в белых перьях от леггорнов.
А Младший Парсонз – это кто?
Младший Парсонз был мотоциклистом – хорошим мотоциклистом, еще до Мимс и «Язычников Дикси». Однажды он меня подвез, когда я ехала стопом домой из Суортмора, – это потом я прекратила так делать. Имя его было выписано по трафарету у него на каске, которую я потом у него позаимствовала, в той части сна, что на стремнине: Младший Парсонз, Б. Б. Д. З. Н. К. Это у меня во сне тоже было.
А что оно значит?
Сьюзен ухмыляется. Это я и спросила у Младшего Парсонза. Там же полагается спрашивать.
Ладно, решает Фенн: никуда не пойдем с Тополиного острова, пока не скоординируем эти сны. Разные точки зрения, разные второстепенные персонажи, разные начала, а материал один и тот же. Та же общая концепция и мизансцена. Ни ты ни я о таком раньше не слышали. Где же эти твои исследователи сна, когда они так нужны? Он мурлычет ей:
Приди, любимая,
Побудь со мной:
И расскажи свой со-оо-он мне,
А я-а… расскажу… тебе свой[127].
Практичная Сьюзен говорит: Я б оставила это автору. Давай уже тронемся в путь на о. Уай.
Гм. Что ж. Ладно. Готово.
Готово? Ладно? Что ж! Гм! Ничего себе распоряженьице, Сьюзен, Фенн! Вероятно, невозможно; уж точно невероятно; малоправдоподобно, как то, что для начала у нас случился общий сон на двоих, в котором – вдохнем-ка поглубже, как глубоководный ныряльщик, – в котором содержимое плота нашей памяти о нашей жизни вместе и наших прежних жизнях порознь мы повторяли весь день, пока «Поки» шел галсами, снесло вместе с плотом еще дальше, к нашим зачатьям. Вот сперма Джека Секлера ухлестывает в Филадельфии за яйцеклетками Кармен, пока Мэрилендская 29-я дивизия в День Д штурмует пляжи Нормандии; те яйца, что снесутся как Мириам и Сьюзен, не успеем мы атомизировать Хиросиму и Нагасаки. Вот пару невест-яйцеклеток Вирджинии Ки окружают роем крепкие фрицы-пловцы Хермана Тёрнера перед самым обрушеньем неба в 29-м: двоих принимают, чтоб помогли сделать Манфреда и нашего Фенна, остальных сливают, как потерпевших кораблекрушение моряков в темноте. Назад, назад сплавлялись мы, сквозь череду слияний наших раздельных линий, – Шалом, малютка Хава Московиц: прячься тут, не там, или эти погромщики с тобой сделают то же, что сделали с твоей соседкой.
Нет-нет-нет, о Эдгар По:
Не езжай ты в Балтимо́.
Тебя ждет с малинкой вор…
Каркнул ворон: Балтимор[128].
И, скажем, видим ли мы, как мимо моста ФСК проплывает мистер Фрэнсис Скотт Ки? Снится ль нам? Чьи там костюмные полоски и звезды экрана? Всю безнежную ночь Скотт Фицджеральд был пьян; Зельда свирепо орет: Прочь, прочь, от времен наших жизней сквозь пространство нашего места: Не нашего ли Манфреда то вниз ведет наш Чесапик, вниз ведет наш Чесапик, вниз ведет Чесапикский залив[129], и он бросает якорь в последний раз в своей жизни тут, в Тополиной бухте? Вглядись-ка получше: это же Байронов Манфред! Нет: это двоюродный брат Байрона сэр Питер Паркер, капитан Его Величества корабля