Или как половое самоуважение из приунывшего мужа.

Точно. Пора шевелить мослами.

Сьюзен Рейчел Аллан Секлер Тёрнер, произносит измученный Фенвик. Тщательно взращенная славная еврейская девочка. Старший преподаватель, который вскорости станет штатным адъюнкт-профессором.

Я этого желаю! Свиданий! Рандеву! Едва-не-застаний! Выкроенных часов! Страсти!

А желает ли она, чтоб он сыграл услужливого мужа? осведомляется Фенн. По своему темпераменту он не приспособлен для такой роли, но, быть может, стиснув зубы, попробует и ему удастся. Открытый брак? Такое вот?

Все это херня.

С облегчением это от тебя слышу.

Услужливые мужья, по мнению Сьюзен, омерзительны, как свингеры. Она же хочет негласного обслуживания. Анна К.! Эмма Б.! Ревнивые подозренья! Наряжаться для Него! Не носить исподнее, поскольку Он запрещает! Муки совести, поскольку она так любит Фенвика и ни за что не желает его ранить или обесчещивать его даже в самом малом, но все же! Вся вот эта вот хрень, понимаешь?

М-м. Так ты желаешь тиранического негласного прелюбодейного любовника. Я поражен.

Сью на него смотрит искоса, чуть ли не весело. Тирана в хорошем смысле. Я ж не замуж за мерзавца собираюсь; я с ним попросту ебусь.

И лучше бы ему не вытирать об тебя ноги, предостерегает Фенн.

Пусть только попробует! Я фигакну его «Мейсом», развернусь и уйду. Я имею в виду в страсти. Укусы любви, от каких больно, немножко. Пусть заставляет меня глотать его молофью, хоть я ею и давлюсь. Я ему то же самое делать буду.

Твой терпеливый муж ждет не дождется услышать, что ты станешь ему делать.

Сам знаешь что. Например, пусть запах моей пизды остается у него на усах, когда он возвращается домой к этой своей иссохшей женушке.

Усы! Фенн напяливает очки. Иссохшая женушка! Сколько это уже у вас длится?

Я хочу такого. Вместе с тем я ни за что на свете не раню тебя.

Так-так, Сьюз. Тут у тебя незадача.

Ага. А нельзя мне и того и другого?

Фенвик не понимает, как это обустроить: во всяком случае, в реальной жизни. Он бы мог попробовать как-то это ей организовать в нашей истории…

В жопу историю. Я хочу настоящего. Страсти.

Наша половая жизнь не страстна?

Она улыбается сегодня впервые, и Фенн ловит себя на том, что взаправду несколько уязвлен. Я сколько раз тебе говорила: я не о любви. Я люблю тебя больше, чем кто-нибудь кого-нибудь когда-нибудь любил. Но о страсти! Негласной прелюбодейной страсти. Жаркой сосиске.

Что тут парнишке сказать?

Ничего.

Хм. Он видит, как гаснет ее краткое оживленье. Это входит в историю или нет?

Она опять пялится нам в кильватер. Ох, входит. Конечно, входит. Дай мне там угарный дом, угарных детишек по имени Дрю и Лекси и угарный негласный прелюбодейный страстный роман. Все, чего у меня никогда не будет, и кучу денег в придачу. Плюс тебя, того, кому я никогда на этом свете не буду неверна. Давай дальше историю. Но ух: со страстью.

Она спускается внутрь сходить в гальюн и приготовить обед антипасто с «Перье» и лаймом. Фенну надлежит ее позвать, когда мы достигнем Моста, если она к тому времени сама не вернется наверх.

Покамест ничего в диалоге, приведенном в этой главе, не означает того, о чем в нем говорится. Жизненные выборы – уступки в обмен на уступки, читатель, и если по сердцу тебе твоя удачная покупка, это не значит, что оплачивать счет будет безболезненно. Не так ли, Сьюзен. Не так ли, Фенн. Вы видели кое-что такое, чего желает женщина, а о большем могли б догадаться: что, начиная вместе, мы оба были одного возраста, а не так, что мужчина уже совершил почти все положенное по семейной жизни. Что вне зависимости от этого он – семь лет назад уже так оно и было – так сильно будет хотеть от нее ребенка-другого, что ее собственные опасения и оговорки в этом отношении окажутся – оказались бы – преодолены, отметены. Что жили мы в изощренной гуще всего в Нью-Йорке, или Париже, или и там и там, с нашими угарными детишками и угарными друзьями, или даже у нас был дом в Джорджтауне и дача на Винограднике Марты с нашими теми же плюс угарные карьеры: знаменитого писателя у него и блистательного преподавателя у нее, – с кругом друзей, состоящим из знаменитых и уважаемых, однако симпатико в каждой из наших сфер плюс людей из других искусств и наук, а также нескольких воспитанных субъектов из Госдепа или сенаторов, если таковые имеются, а не валяли дурака на прогулочной яхте, только вдвоем, как бы мы ни любили друг дружку и прогулки под парусом, между своими карьерами без определенных адресов местожительства или совместных потомков, со все меньшим числом друзей, чем при «КУДОВ», и почти без всякой светской жизни после исчезновения/смерти Гаса и Манфреда и начала нашего творческого отпуска в плавании, мебель сдана на склад в Балтиморе, наша одежда и библиотека, предметы искусства и вина, незаконченные рукописи и личные вещи заложены на хранение в «Ферме Ки», где и мы сами станем храниться этим летом, покуда не подыщем себе квартиру где-нибудь между Суортмором, Пенсильвания, и Ньюарком, Делавэр, может, в долине Брэндиуайн над Уилмингтоном, в краю Эндрю Уайета, а старая любимая «импала» Сьюзен со складным верхом продана, чтоб наше плаванье удержалось на плаву, а старый «универсал» Фенна стоит на колодках в гараже у Шефа и Вирджи, ждет нашего возвращения, плюс на горизонте или ближе определенные медицинские задачи, и носы нас обоих с каждым годом все чаще тычутся в наши собственные ограничения, как и таковые у супруга/супруги: каждый чувствует то, что Уильям Джеймз называл ущемленьем личной судьбы, пока та развертывается при вращении колеса, не говоря уж об ущемленьях нашей общей судьбы, смутных угрозах из Фенвикова прошлого, важных выборах, какие должны быть сделаны в этом разделе нашей истории, в Части III, «Развилка», сколькими б подзаголовками ни откладывали мы эти свои решенья. В то время как Фенвик – с одним двадцатилетним браком на счету, честолюбие его укрощено, ранние экономические и карьерные боренья позади вместе с воспитанным ребенком, того и сего на пятнадцать лет больше, чем у Сьюзен, включая парочку негласных прелюбодейных страстных романов в семестрах при смерти Жизни № 1, заметьте, он не говорит «угарных» – удовольствовался бы плыть так и дальше до самого конца нашей истории, мы вдвоем и больше никого, да случайные родственники и знакомые, если б ему это было по карману и если бы Сьюзен