Гарви оплатил счет и накинул пальто.

– Извини, дорогая, сегодня мы приглашены на званый ужин. К коллеге по Коммерческому институту, Джею Ричардсону… да ты, собственно говоря, с ним знакома. Встретил его сегодня за ланчем, и он пригласил нас обоих. Отпраздновать кое-что.

– Только этого не хватало, – раздраженно буркнула Дорис. – Что он там собирается праздновать?

– А это секрет, – пояснил Гарви, распахивая перед ней широкую створку входной двери. – Который он раскроет нам всем после ужина. Выше нос! Похоже, вечером нас ждет неплохое развлечение!

Ясное дело, прямиком к дому Эггертон не полетел. Какое-то время он бесцельно на полной скорости кружил поблизости от первого кольца жилых синдромов[6] у окраин Нью-Йорка. Поначалу в голове мутилось от страха, но вскоре страх поутих, сменившись всплеском буйного негодования. Инстинкты влекли домой, к собственным землям, особнякам, однако опасения наткнуться на приставов из Агентства и там сковывали, парализовали волю. Пока Эггертон колебался, не зная, на что решиться, шейная гарнитура ожила, зажужжала, принимая ретранслированный секретарем звонок из Агентства.

Что ж, можно считать, ему повезло. Девчонка передала уведомление о начале двадцатичетырехчасового срока роботу, а роботам награда за его голову ни к чему.

Наугад выбрав посадочную площадку на крыше здания посреди питтсбургской промышленной зоны, Эггертон приземлился, и тут ему вновь повезло: никто его не заметил. Охваченный трепетом, он вошел в лифт и поехал вниз, к первому этажу. По пути в кабину следом за ним втиснулись равнодушный ко всему канцелярист, пара пожилых дам, серьезного вида юноша и довольно-таки симпатичная дочка какого-то начальника средней руки. Казалось бы, совершенно безобидная публика… однако их внешняя безобидность не обманула Эггертона ни на миг. По истечении двадцати четырех часов любой из них прикончит его, не задумываясь, и этих людей вполне можно понять: десять миллионов долларов – деньги не пустяковые.

Теоретически ему дали отсрочку на целые сутки, однако последние уведомления держат в секрете из рук вон скверно, и большинство столпов общества наверняка уже в курсе дела. Заявишься к старому другу – тебя приветят, накормят-напоят, подарят избушку в глуши, где-нибудь на Ганимеде, с кучей припасов… а спустя ровно двадцать четыре часа всадят пулю меж глаз.

Разумеется, в его собственной промышленной империи отдаленных подразделений хватало тоже, но ведь их непременно начнут систематически проверять. Сколько ни будь у него холдинговых компаний и подставных корпораций, иммунки не поленятся прошерстить их все, если сочтут, что игра стоит свеч. Нутром почуяв, что Агентство запросто может превратить его в наглядный пример для всей системы Девплана, дабы и дальше вертеть ею как заблагорассудится, Эггертон едва не обезумел от ярости. Недаром, недаром иммунки с давних пор пробуждали к жизни его глубинные комплексы, заложенные в сознание с младенчества, а одна мысль о культуре матриархата внушала особое, ни с чем не сравнимое отвращение! Ликвидировав его, Эггертона, Агентство изрядно ослабит основы инд-блока… а из этого следует, что его личный номер вполне мог попасть в списки для выборочной проверки не так уж случайно.

Умно, умно… собрать в особую папочку личные идентификационные номера лидеров инд-блока, а после время от времени прокручивать их сквозь «случайную» выборку, ликвидируя постепенно, по одному!

Спустившись на оживленную, шумную улицу, Эггертон в нерешительности остановился. Мимо сплошным потоком в обе стороны неслись машины. Ну, а если лидерам инд-блока попросту подчиниться, не противиться проверкам? Первое уведомление означает всего лишь рутинное зондирование сознания силами особой, существующей с ведома и одобрения общества прослойки мутантов-кастратов, наделенных даром чтения мыслей, – телепатов, которых и терпят лишь ради помощи в искоренении прочих мутантов. Выбранной хоть случайно, хоть целенаправленно жертве достаточно попросту согласиться на чтение мыслей, обнажить разум перед бой-бабами из Агентства, а после того, как эти гарпии разберут, расклюют по косточкам ее внутренний мир, целой и невредимой, чистой со всех сторон вернуться на службу в собственный кабинет. Однако здесь существует один нюанс: для этого лидеру промышленности нужно благополучно пройти проверку. Не оказаться ПК.

Высокий, крутой лоб Эггертона покрылся крупными каплями пота. Уж не хочет ли он таким окольным манером признаться себе самому, что он – действительно ПК? Нет, нет, дело вовсе не в этом. Дело в принципе. Агентство не имеет никакого морального права зондировать мысли полдюжины человек, возглавляющих индустриальный блок, столп всего Девплана. По данному пункту с ним согласится любой из лидеров блока… удар по нему, Эггертону, – атака на весь индустриальный блок в целом.

Оставалось одно: горячо, от всей души молиться, чтобы они действительно согласились с этим.

– Вези в штаб-квартиру инд-блока, – распорядился Эггертон, взмахом руки подозвав робокеб. – А если кто попробует остановить, езжай, не тормози, и получишь полсотни долларов сверху!

Огромный гулкий зал заседаний встретил его по приезде мраком и тишиной: до общей встречи оставался не один день. Бесцельно побродив по проходам между рядами сидений, предназначенных для технического и канцелярского персонала всевозможных промышленных предприятий, миновав скамьи из стали и пластика, отведенные лидерам блока, Эггертон подошел к свободной, пустой трибуне для выступлений. Стоило ему неизвестно зачем остановиться у мраморного возвышения, над трибуной зажглись неяркие лампы, и тут Эггертон, окинув взглядом безлюдный зал, вдруг осознал всю безвыходность собственного положения, вмиг понял: отныне он – изгой. Пария. Отщепенец. Кричи не кричи, никто не появится. Хоть надорвись, а помощи не дозваться: Агентство – законная, высшая власть в системе Девплана. Затеяв тягаться с Агентством, он замахнулся ни много ни мало на организованное общество, а целое общество в одиночку, каким могущественным ты ни будь, не одолеть. Не одолеть ни за что.

Поспешно покинув зал, Эггертон отыскал дорогой ресторан, заказал чрезмерно роскошный ужин и жадно, едва ли не с горячечным рвением принялся поглощать редкостные привозные деликатесы в немыслимых количествах. Уж если через двадцать четыре часа ему предстоит умереть, почему бы не провести остаток жизни в радости и удовольствиях? За едой он то и дело настороженно поглядывал в сторону официантов и прочих клиентов. Каменные, индифферентные лица… но вскоре они увидят его портрет и личный номер во всех новостях, и тогда… Тогда на него немедленно начнется охота, да какая – миллиарды охотников в погоне за одной-единственной жертвой!

Практически скомкав ужин, Эггертон вышел из ресторана и взглянул на часы. Стрелки показывали шесть пополудни.

Еще около часа он в сердцах растранжирил, болтаясь по роскошной бирже девиц известного сорта, переходя из будуара в будуар, но даже не приглядываясь к их обитательницам. Наконец, оставив за собой сущий хаос и разорение – и расплатившись за учиненный разгром сполна, он несколько угомонился и снова вышел