Зверосад по выходным, покупал бы им сласти втайне от матери. Да, ведь у них, конечно, была бы мать, а у него – жена. По вечерам они бы читали вслух или играли в тавлы, готовили ужин в четыре руки. Она бы ждала его дома, а он покупал бы ей что-нибудь вкусное по дороге – как отец всегда приносил что-то из ближайшей лавки матери. Каждый раз она бы удивлялась и радовалась заново. Ночью они бы засыпали, переплетясь руками и ногами, на большой мягкой постели… У изголовья не было бы ни шприцев, ни эликсиров. Кожа у обоих была бы гладкой – ни шрамов, ни швов…

Стром моргнул. У воображаемой жены были, оказывается, черты Хальсон. Он поморщился, отгоняя запретные, непрошенные мысли.

Глядя на белокурых девочек, бегущих к нему по дорожке через Зверосад, ещё один раз малодушно представил себя отцом, – этого, он был уверен, ему уже не суждено, даже если падёт навеки Стужа.

Он вернулся домой ближе к ночи – проводив сестёр Хальсон, заехал к Барту, а после в Парящий порт и Гнездо.

Сил не было ни поужинать, ни почитать перед сном – к тому же, стоило в кои-то веки лечь спать пораньше.

Он постелил себе на диване, лёг, но ему не спалось.

Эрик отвык засыпать в пустом доме. Сорте не нужно было скрипеть досками пола у него над головой – он всегда чувствовал её присутствие, и от этого становилось спокойнее.

Он попытался толкнуться в её сознание – мягко, наудачу, но, конечно, ничего не вышло. Они были слишком далеко друг от друга, и слишком мало времени прошло с операции, чтобы у них получилось бы проворачивать подобные трюки.

Тогда Эрик поднялся с дивана и пошёл на второй этаж. В конце концов, он имел право поспать в нормальной постели в собственном доме – впервые за долгое время. Сорта сейчас наверняка лежала на одной из роскошных кроватей в усадьбе Ассели.

В спальне было чисто – ещё чище, чем на первом этаже. Хальсон постоянно что-то мыла, подметала, протирала. У него самого на это никогда не было то сил, то настроения… Но здесь царила чистота операционной кропаря. Ни забытой чашки, ни огрызка или скомканной бумаги. Книги аккуратными стопками лежат на столе. Постель заправлена.

Он вытянулся на ней поверх покрывала, подложил под голову подушку. От неё пахло Иде – лёгкий, хвойный аромат, к которому он так привык, что перестал было замечать.

Почему он не мог уснуть? Потому что её не было в доме – или потому, что где-то на подкорке продолжали крутиться её слова о том, что ради всеобщего блага ей придётся иметь дело с приставаниями Рамрика Ассели?

Не стоило думать об этом. Он был уверен: Сорта найдёт способ защитить себя. Но что, если Рамрик её обидит? Если её и тревожила перспектива остаться с ним один на один, Строму бы она точно в этом не призналась.

При мысли о лапищах Ассели на её худенькой фигурке ему хотелось что-нибудь сломать… Но гнев был не единственным, что он почувствовал, думая о ней как о женщине.

Он всё же уснул – и впервые за долгое время другая охотница явилась в его сон. Весёлая, с взъерошенными короткими волосами, она смеялась над его шутками в «Снежной деве», ресторане, куда они часто заглядывали после охот. «Снежную деву» потом закрыли – ходили слухи, что служителям Мира и Души не давало покоя её название, а хозяин не пожелал переименовывать.

Но во сне «Снежная дева» была на месте, и Стром отстранённо, как и бывает во сне, подумал, что это странно, но хорошо. Они с Рагной заказали снисс, но принесли им какую-то дрянную настойку, да ещё разбавленную водой, и он хотел идти ругаться, а охотница его отговаривала.

– Ты изменился, Стром, – сказала она ему, когда они стали пить-таки эту настойку, которая превратилась потом почему-то в кисловатый травяной чай. – Я всё хотела спросить тебя, кто та девушка, которая теперь живёт у тебя дома? Вы постоянно вместе, а ты меня никак с ней не познакомишь.

Он хотел ответить и тут вспомнил, что Сорта – теперь его охотница, а Рагна мертва, и мысль об этом отозвалась такой болью в груди, что стало трудно дышать.

Рагна погрустнела.

– Так я и знала. Нашёл себе кого-то, а мне не сказал. Я тебе про все свои истории всегда рассказываю. Про Хасара, про всех… И ты раньше рассказывал… Ты совсем разлюбил меня, Стром…

– Нет, – прошептал он, потом во сне сказал ей то, что никогда не решился произнести наяву. – Я всегда буду любить тебя, Рагна. Ты же знаешь. Я всегда любил тебя и хотел, чтобы ты была счастлива. У меня никогда не было такого друга, как ты. И никогда не будет.

Но почему-то Рагна начала плакать. Она плакала и плакала, как никогда не плакала при нём настоящая, живая Рагна, и Стром не знал, как её успокоить.

– Мне так холодно, Стром, – сказала она, утирая слёзы. – Так ужасно холодно… И одиноко… Пожалуйста, приди за мной. Забери меня, дай мне уйти. Я больше не могу выдерживать этот холод.

Он попытался обнять её, но между ними вдруг появилось нечто вроде тонкой маслянистой плёнки, и Эрик попытался пройти сквозь неё, но она оказалась неожиданно плотной и липкой, вроде плира, и за ней начало разгораться вдруг сияние, грозившее поглотить Рагну.

– Мне холодно! – крикнула она опять, и её глаза покрылись льдом.

– Рагна! – Он проснулся от собственного крика, мокрый от пота, дрожащий.

За окном было светло. В дверь внизу громко стучали. Не Хальсон – она должна была вернуться ближе к вечеру.

Он сел на постели, пригладил растрепавшиеся волосы, на всякий случай прикрыв изуродаванное ухо. Накинул рубашку, натянул штаны, плеснул в лицо воды из умывальника – всё это под непрекращающийся стук.

– Иду я, иду. – По правде сказать, шёл он довольно медленно, надеясь, что незваному гостю надоест стучать.

Но гость был упорен. По крайней мере, теперь ему не до сна. Эрик чувствовал, что Рагна с заледеневшими глазами милосердно ускользает из памяти. Тем лучше.

Он открыл дверь.

На пороге стоял Унельм Гарт – земляк Сорты и помощник Олке.

По крайней мере, самого Олке здесь не было – уже хорошо.

– Доброе утро, – сказал Гарт, улыбаясь так, как будто был просто счастлив разбудить с утра пораньше малознакомого человека. – Можно войти?

– Хальсон нет дома, – заметил Стром наудачу. – Ты ведь, наверно, к ней пришёл?

– Ага… – парень