как будто замялся. – То есть нет… На самом деле, я ей письмо написал, но она сказала, что её не будет дома, а я подумал, что так даже лучше, потому что было бы хорошо поговорить с вами, и вот…

– Ради Мира и Души… Заходи. И посиди молча, пока я готовлю кофе.

– Я буду нем, как рыба.

Видимо, Унельм Гарт пришёл не по заданию Олке. Это не могло не радовать – после тяжёлой ночи, не давшей ему отдыха, меньше всего Эрик был настроен разбираться с отделом.

Как и общаться с другом детства своей охотницы – но этого было уже не избежать.

Гарт честно молчал, сидя у камина и глазея по сторонам, вытянув длинные ноги через половину гостиной, пока Стром варил кофе и нарезал хлеб и сыр к завтраку.

– Голоден?

– Нет, спасибо, я поел недавно, а вот кофе бы выпил, если у вас есть…

Эрик налил ему кофе.

– Спасибо…

– Ты ведь не за кофе пришёл, так? Я спал, а прямо сейчас хочу поскорее остаться в одиночестве, так что давай перейдём к делу. Если ты пришёл по просьбе своего наставника, я не намерен…

Гарт замотал головой:

– Нет-нет, господин Олке тут ни при чём, честно. Я знаю, что он к вам ходил… Но ведь то дело давно закрыто, разве нет? – он вдохнул глубоко, как перед прыжком в холодную воду, и продолжил:

– Это… видите ли, это касается Сорты. Я за неё беспокоюсь. Только… я хотел попросить вас не рассказывать ей, что я приходил. Если можно.

– Вот как?

– Ну да. – Унельм внимательно разглядывал свои тщательно начищенные ботинки. – Вы, может быть, знаете, что мы с Сортой были друзьями в детстве. Но потом кое-что случилось… и между нами всё стало сложно. Я знаю, что вы к ней относитесь хорошо. Ну… я так думаю. То есть…

– Прости, но чего именно ты от меня хочешь?

– Только узнать, в порядке ли она. И, если вы знаете… злится ли она на меня. Когда госпожа Хальсон и её дочки умерли… я узнал об этом из родительского письма. Я сразу подумал, что должен пойти к Сорте, поговорить с ней, попробовать помочь… – Гарт всё ещё смотрел в пол.

– Но не пошёл.

– Верно, – тихо сказал Гарт. – Но не потому, что не хотел. Я боялся, что ей станет только хуже…

«Или что она тебя оттолкнёт».

– Я тебя понял… Но вот чего я до сих пор не понял – это при чём здесь я?

– Я и сам не понимаю, – признался Гарт. – Но я подумал: если ей что-то нужно, может, вы скажете. Или, может, если получится как-то узнать, что она…

– Я не собираюсь расспрашивать свою охотницу о том, что меня совершенно не касается. Тебе нужно было сразу идти к ней, а не ко мне.

Унельм понурился, и Стром ощутил укол жалости, хотя ему вовсе не хотелось испытывать ни малейшего сочувствия к этому «другу» Хальсон – другу, не сумевшему толком поддержать её ни после гибели Гасси, ни после ещё более страшной потери.

И всё же – кто в юности не совершал ошибок? Этот парень должен был здорово терзаться угрызениями совести, если решился прийти за советом к нему, незнакомому, взрослому ястребу, в доме у которого – Мир и Душа знают, на каких основаниях – жила его подруга детства.

– Хальсон в порядке, – сказал он уже мягче. – Тебе не нужно о ней беспокоиться. Я ничего не знаю о том, как она относится к тебе сейчас – а если бы и знал, не стал бы рассказывать. Хочешь поговорить с ней – так и сделай, а не пытайся что-то разузнать у неё за спиной. Думаю, ты знаешь её не хуже меня… А значит, понимаешь, что она ценит прямоту. Если же ты хочешь поддержать её потому, что думаешь, что кроме тебя некому… Это не так. О ней есть кому позаботиться.

– Спасибо вам, – пробормотал Унельм. – Но друзей много не бывает, да? Благодарю за совет. Думаю, вы правы. Я с ней поговорю. – Унельм поднялся как-то неловко, слишком поспешно, и протянул Строму руку. Тот пожал её. Эрик заметил, как Гарт смотрел на его тёмные ногти, на струи дравта под кожей. Придётся потерпеть – раз уж он любит вламываться в чужие дома с утра пораньше.

– Я не скажу, что ты заходил, – сказал Эрик. – Но если ты собираешься снова завязать с ней дружбу, а потом опять бросить, когда ей понадобится помощь – лучше не стоит.

– Это я и сам понимаю, – пробормотал Унельм.

К кофе он едва притронулся, и, закрыв за ним дверь, Стром вылил остатки в потухший камин.

Странный парень. Не влюблён ли он в Хальсон? Впрочем, для влюблённого он не слишком стремится быть к ней ближе. Стром бы заметил, если бы они виделись чаще.

«Друзей много не бывает».

В словах Унельма Гарта была доля истины. Хальсон слишком замкнулась на нём, на службе, его деле, этом доме.

Может, ему следовало бы… отпускать её? Больше заботиться о том, чтобы она общалась с кем-то ещё, заводила друзей. Стром вдруг вспомнил себя ребёнком – шёпотом считающим до тысячи в тёмной детской, как будто плывущей над ночным Химмельборгом и обнявшей его Стужей… Одиноким мальчиком, который, затаив дыхание, прислушивался к бормотанию отца, мерившему комнату шагами этажом ниже.

Он разозлился на себя. Он Хальсон не отец, не брат. Он её ястреб. Её преданность ему – необходимость, а не прихоть.

Он снова подумал о Рамрике Ассели, о всех тех богатых и могущественных мужчинах, собравшихся у него в гостях, о том, что у Сорты, быть может, появятся теперь новые друзья… И ещё о том, что он понимал: так может случиться, и всё же велел ей ехать, так как это было нужно для дела…

Вдруг у него возникла парадоксальная, параноидальная мысль: что, если Хальсон пошлёт куда подальше и поиски Сердца, и его самого, эгоистичного, недоброго? Что, если не вернётся к нему, решит всё забыть, пришлёт письмо из резиденции Ассели, и дальше они будут видеться только на охоте, здороваясь холодно, как чужие?

Но Хальсон, конечно, вернулась – с виду не спала и пары часов, обычно аккуратно уложенные волосы растрёпаны, под глазами круги. Дурное предчувствие Строма усилилось. Он забрал сумку у неё из рук.

– Сварить тебе кофе?

Она кивнула.

Покопалась в сумке, выложила на стол пухлый блокнот.

– Вот. Всё здесь… Я перерисовала все карты. И, когда ехала, начала выписывать нужные нам точки. Думаю,