— Укусит — я его сам в болоте утоплю, — мрачнопообещал Борода. — И прививками интересоваться не буду.

— Надеюсь, до смертоубийств не дойдёт, — сказалФраерман. — Оксана Викторовна, вы не возражаете, если ваш котик ещё тут уменя посидит?

Странно, но Тихон, извлечённый из рюкзачка, кусать его и недумал. Наоборот, он уютно расположился у Матвея Иосифовича на коленях и знайсебе умывался, наверное, намывал деньги. Пальцы вора, украшенные изумрудами и сапфирами,почёсывали ему то грудку, то горлышко. Кот не возражал — они оба были однойкрови. Оба быстрые, хищные, опасные — и каждый любил гулять сам по себе.

— Да на здоровье, — кивнула Варенцова и откинуласьна спинку кресла. Ей снова захотелось спать.

Уже сквозь дрёму она ощутила, как машины наконец тронулись.Головным степенно двигался «Хаммер», «БМВ», кое-как отчищенный от собачьейоплошности, ехал позади. На фоне брутального «янки-танка» он выглядел гламурнымдо отвращения.

Довольно скоро Фраерман негромко сказал:

— Вот здесь, Никанор, стопори, есть у меня к фашистамразговор.

— Какие с ними могут быть разговоры, они же конкретнозапомоенные, — надавил на тормоз водитель. Фраерман сделал вывод, чтопарень не помнил ни о встрече с кузнецом, ни о его просьбе, ни о странной своейлетаргии. — Я же говорю, педерасты, ни хрена дистанции не держат!

Оксана открыла глаза и посмотрела в окошко. За пыльнымикустами начинался подболоченный, довольно гиблого вида осинник. Ничегоподобного в её сновидческом путешествии в «истинную Пещёрку» не фигурировало.Значит, это была совсем другая дорога.

Фраерман вернул ей кота, и Тихон, оказавшись на родныхколенях, немедленно боднул хозяйку головой в подбородок. То ли извинялся завременную «измену» (ой, вряд ли), то ли требовал ласки…

Матвей же Иосифович спрыгнул на щебень и не спеша зашагал кнемецкой машине.

— День добрый, — улыбнулся он гостям. — Якомандир отряда Фраерман. Рад приветствовать вас на русской земле.

От него не укрылось, как отреагировали на его фамилию специалистыпо эсэсовским костям. Видно, не только кобель у них вёл свой род из Освенцима.

— Герр Фраерман, — ответили они хором, прячаантисемитские огни, вспыхнувшие в нордических взглядах. — Очень, очень,очень приятно.

— Итак, вы, стало быть, будете уважаемая фрауКиндерманн? — ещё вежливей улыбнулся Матвей Иосифович. Краем глаза онследил за оставшейся в машине овчаркой, но дауфман и не думал бросаться наподошедшего к хозяевам постороннего человека. — Мне велено вам кое-чтопередать, — продолжал Фраерман. — Вначале на словах… — И,отбросив ненужную дипломатию, он с прямотой поручика Ржевского выдал всё от идо, как просили. И про суку, и про двенадцатый год, и про то, что лучше нерыпаться, а то хвост прищемят, завяжут, а потом выдерут к чертям собачьим с корнем…

После чего извлёк из-за спины сюрприз.

И вот тут немцы, сперва потерявшие дар речи от возмущения,скисли бесповоротно. Разом опустили глаза, молча покивали головами и с каким-тожутким благоговением приняли диковинную железяку. Матвей Иосифович вообще-тонаполовину ждал, что её с немецкими матюгами закинут в кусты, однако новых длясебя выражений послушать ему не довелось. Отто зачем-то повесил железяку напояс, отчего брюки начали неудержимо съезжать, но, по-видимому, иначе былонельзя. Руки у «Зигфрида» зримо дрожали…

— Ну вот и ладно, дело сделано, — сказал Фраермани пошёл обратно к «Хаммеру». — Трогай, Никанор.

«Интересно всё же, почему Максим Максимович был такоткровенен со мной? — думала между тем Варенцова. — Всё рассказал,всех показал на экране своего ноутбука… И Панафидина, и Мирзоева, ибратцев-ниггеров, и арийскую чету. Зачем? Показать, насколько крут? Проследитьмою реакцию? А может, просто полагал, что я уже не воспользуюсь полученнойинформацией? Просто не успею? Хм. Уж не он ли, гад востроносый, мурру на менянатравил?.. Надо будет на досуге прикинуть хрен к носу…»

В это время в небе над крышами машин сперва заворчало, апосле и загремело. Опять собиралась гроза. И опять — стремительно, из ниоткуда,прямо на глазах. Только что было ясно, и вдруг сгрудились тучи, небо от края докрая прорезали сполохи зарниц. И тут же пошёл дождь. Нет, не так! Он извергся,ударил Ниагарой, то, что по-английски называется «вилами рукоятками вверх». Покрыше и лобовому стеклу ударили струи, наводившие на мысли о пределах прочностиавтомобиля. По счастью, «Хаммер» оказался отменно крепким, и единственное, чегодобилась стихия, это разбудила Тихона.

Кот равнодушно глянул на сверкание молний, смачно зевнул итребовательно подал голос:

— Мя-а-а-са!

Первая реакция Оксаны была — ах ты гад, ещё внеочереднуюкормёжку тебе? Да в кожаном интерьере, на который крошку обронишь, потом век нерасплатишься?..

Однако не дремала и совесть, так что перед умственным взоромтотчас пронеслись все Тишкины геройства — и битва с муррой, и недавняя попытказащитить её от зловещих поползновений фашистки.

Оксана пошарила в рюкзачке, вытащила баночку, подцепилакольцо, с чмоканьем открыла. И принялась кормить боевого товарища по-походному,с руки, чтобы действительно не намусорил в богатом салоне. Рыжее пушистоерыльце тыкалось ей в ладонь, даруя Варенцовой одно из приятнейших ощущений,отмеренных нам в этой жизни. Кто не кормил вот так любимого кота, тому непонять. Оксана поймала себя на том, что улыбается. В мире определенно не всё былотак плохо…

Сзади, в багажном отсеке, коротко вздохнул Шерхан. Оксанарассиропилась окончательно, вытащила вторую баночку и протянула Наливайко.

— Может, дадите от нас своему малышу? Он у вас кошачийкорм ест?

— Ещё как, — улыбнулся профессор. Вытряхнул«Ваську» на ладонь и протянул азиату: — На вот тебе от Тихона. На брудершафт.

Джип тем временем проплыл по оврагу, легко форсировалкосогор и, рассекая плотную водяную завесу, с рыком выкатился на берег Чёрнойречки. С этого места можно было разглядеть Глуховку. Странное дело, но тамгрозы не было. Над деревней висело нечто вроде «глаза бури». По периметрудеревни полыхали молнии, а на единственной поросшей лебедой улочке светилосолнце, чирикали воробьи и, наверное, гудели в поисках нектара пчёлы…

— Ну дела, — удивился Фраерман и покосился наНиканора. — Ну что там немцы, не отстали? Едут ещё?

— А куда им деться из нашей-то колеи? — усмехнулсятот. — Вон тянутся малой скоростью. Как есть фашисты — слепят дальним.

— Это они, Никанор, со страху, — ответилФраерман. — Терпи, казак, уже, считай, приехали. К праздничному обеду вчесть дорогих гостей…

— В гробу я видел этих гостей, — буркнулНиканор. — В белых тапках. Дед мой, Савелий Петрович, был «автоматчиком»,[116] прошёл всю войну. Где-то под Берлином лежит… Мне с этимипидорами за один стол в падлу садиться. Вот.