— А где девушка?

— Она не совсем хорошо себя чувствует, —заступилась за нее Сара. — К тому же я не хочу оставлять сына одного.

Он больше ни о чем не спросил ее, и она пошла вслед за ним вджип в старом выцветшем голубом платье и простых туфлях, волосы были тугозаплетены в косу. Она умылась и покрыла голову белым чистым шарфом, в которомвыглядела даже моложе.

— Спасибо, что согласились, — поблагодарил он, когдаони ехали к замку, и взглянул на нее с уважением. — Я понимаю, что вы необязаны делать это.

— Я знаю. Но умирающие мальчики всегда умирающиемальчики, независимо от того, англичане они или немцы. — Таково было ееотношение к войне. Она ненавидела немцев за то, что они сделали, но она немогла ненавидеть раненых и даже Иоахима, который был всегда так сдержан с ней.Она сочувствовала тем, кто был в большей нужде, чем она сама.

В эту ночь Сара несколько часов провела в операционной,держа миски, наполненные кровью, и полотенца, пропитанные обезболивающимисредствами. Она подавала инструменты и помогала обоим докторам. Она без усталиработала до рассвета, а потом они спросили ее, не может ли она подняться с ниминаверх. Лишь войдя в собственную спальню, полную раненых, Сара внезапно поняла,где она и как странно тут находиться. На полу были койки и матрасы, и поменьшей мере сорок человек лежали бок о бок, плечо к плечу, и дневальные едвамогли, перешагивая через одного, подойти к другому.

Она делала то, что могла, меняя повязки, промывая раны.Только с наступлением дня Сара спустилась вниз, туда, где раньше была ее кухня.Полдюжины дневальных ели там, какие-то солдаты и две женщины, взглянувшие нанее, когда она вошла, о чем-то заговорили друг с другом по-немецки. Ее платье,руки и даже лицо были в крови, волосы падали на лицо прядями, но она, кажется,ничего не замечала. И тут один из дневальных сказал ей что-то. Она не понялаего, но невозможно было ошибиться, что он говорил с уважением и, кажется,благодарил ее. Она кивнула и улыбнулась им, когда ей подали чашку кофе. Тогдаодна из женщин показала на ее живот и, кажется, спросила, все ли в порядке, иона кивнула и благодарно села с дымящейся чашкой кофе. Только теперь Сарапочувствовала, как она измучена. Несколько часов она не думала ни о себе, ни оребенке.

В этот момент вошел Иоахим и попросил ее пройти в егокабинет. Она последовала за ним через зал и, когда вошла, снова почувствоваласебя странно, даже письменный стол и занавески были те же самые. Это былалюбимая комната Вильяма, и здесь ничего не изменилось, если не считать того,что теперь здесь жил другой человек.

Иоахим предложил ей сесть в кресло, которое было так хорошоей знакомо, и ей пришлось преодолеть желание усесться поудобнее, как она делалавсегда, когда они вели с мужем долгие беседы. Вместо этого она вежливо села накраешек и отпила глоток кофе, напомнив себе, что теперь в этой комнате оначужая.

— Спасибо за все, что вы сделали сегодня ночью. Ябоялся, что это будет слишком тяжело для вас. — Он посмотрел на нее сбеспокойством. Он много раз проходил мимо нее этой ночью, когда она, не жалеясебя, работала, спасая чью-то жизнь, или, едва сдерживая слезы, закрывала глазамальчику, которого им не удалось спасти. — Вы, должно быть, измучены.

— Я устала, — честно призналась она, улыбнувшись,но глаза все еще были грустными. Они потеряли так много молодых солдат. И радичего? Она баюкала одного, словно ребенка, он держался за нее точно так же, какФилипп, и умер у нее на руках из-за раны в животе. Она не в силах была спастиего.

— Спасибо, Сара. Я отвезу вас домой. Думаю, что худшеепозади.

— Позади? — спросила она удивленно и так резко,что он вздрогнул. — Разве война окончена?

— Я имел в виду сейчас, — спокойно ответил он. Еговзгляды не слишком отличались от ее, хотя он не мог себе позволить высказатьих.

— Какое это имеет значение? — спросила она, ставячашку на стол Вильяма. Она заметила, что они пользовались ее фарфором. —Это может случиться где-то снова сегодня, или завтра, или на следующей неделе.Не так ли? — В ее глазах стояли слезы. Она не могла забыть этих мальчиков,которые умерли, несмотря на то что они были немцами.

— Да, это случится, — грустно признал он, —пока все это не кончится.

— Это так бессмысленно, — сказала она, подходя к окнуи разглядывая знакомый пейзаж. Все казалось обманчиво мирным. И Иоахим медленноподошел к ней и остановился вблизи.

— Это бессмысленно… и глупо… и неправильно… но прямосейчас ни вы, ни я ничего не можем изменить. Вы несете жизнь в мир. Мы несемсмерть и разрушения. Это ужасное противоречие, Сара, но я бессилен что-либосделать.

Она не понимала, почему ей стало жаль его. Он не верил вправоту своего дела. Вильям по крайней мере мог находить утешение в том, что онделает правое дело, а Иоахим не мог. И когда она повернулась к нему, ейзахотелось протянуть руку, коснуться его и успокоить, что все будет хорошо, чтокогда-нибудь он будет прощен.

— Мне жаль, — тихо проговорила она и пошла за нимк двери. — Ночь была долгая и трудная. Мне не следовало говорить того, чтоя сказала. Это не ваша вина. — Она стояла и смотрела на него, а онстрастно хотел быть рядом с ней. Ее слова тронули его.

— Иногда это не слишком утешает, — тихо призналсяон, не отводя от нее взгляда. Она выглядела такой усталой, и ей необходим былотдых, иначе могли начаться преждевременные роды. Он чувствовал себя виноватымза то, что попросил ее о помощи, но она прекрасно справилась с работой, идоктора были ей очень благодарны.

Иоахим отвез ее домой, в это время Эмануэль как разспустилась вниз с Филиппом. Она взглянула на Сару, увидела, как та устала, и ейстало стыдно, что она не пошла с ней.

— Мне жаль, — прошептала она, когда Сара тяжелоопустилась в старое кресло. — Я просто не могла… ведь они — немцы.

— Я понимаю, — устало ответила Сара, удивляясь,почему для нее это не имеет значения. Это были мальчики… и несколько взрослыхмужчин… просто люди. Но она все поняла, когда немного погодя пришел Генри. Ониобменялись с сестрой многозначительными взглядами, и он кивнул ей. Но тут Саразаметила, что его рука перевязана.

— Генри, что случилось с твоей рукой? — тихоспросила она.

— Ничего, мадам. Я сам поранился, когда помогал отцупилить дрова.

— Зачем тебе понадобились дрова? — удивленноспросила она. Было слишком тепло для того, чтобы топить, и мальчик понимал это.

— О, мы просто собирались построить будку для нашейсобаки.

Но Саре уже стало ясно, что он не делал этого, и тут еевдруг осенило: взрыв на военном складе не был несчастным случаем. Но почему-тоСара даже не хотела знать, был ли там Генри. Вечером, когда они собиралисьспать и задержались на кухне, она взглянула на Эмануэль.

— Вы ничего не должны рассказывать, но я просто хочупредупредить тебя, чтобы ты передала Генри: он должен быть осторожным. Если егопоймают, то убьют.