комитета: «Пудож, нося на себе название города, к несчастию, мало чем отличается от простых селений в быту домашнем. И кажется, что самые селения некоторых других краев России предпочли бы свой домашний быт – Пудожскому. В нем почти у всех жителей бедность, жалкая простота, отсутствие вкуса и образованности есть главная черта жизни. И потому во всем городе едва можно отыскать до десятка порядочных и то деревянных домов…»

Сами пудожане вышли у Георгиевского и вовсе… «Народ как города Пудожа, так и окружающих селений, происходя от невежественных и грубых предков и будучи привержен к оседлой жизни, стоит, можно сказать, на низкой степени образования… К счастию, здешний народ не лишен добродушия. У него можно всегда встретить гостеприимство; но и это добродушие не без недостатка; будучи груб, он как бы неохотно решается отдавать должное почтение высшим себя. При встрече с высшим себя мужичок, как можно видеть почти всегда, как будто с каким-то принуждением снимает свою шапку без всякого поклона…»

То ли не любили батюшку прихожане, то ли при встрече с ним не снимали шапки без напоминания, то ли мало жертвовали на храм, то ли не приносили ему на престольные праздники яиц в решете, сметаны и свежевыловленных судаков… Хорошо, что его отчет пропал где-то в недрах губернского статистического комитета. Не приведи господь, его прочли бы прихожане Троицкой церкви. Особенно те, у которых не было ни образованности, ни вкуса, ни почтения к высшим.

Если честно, то насчет бедности и жалкой простоты Георгиевский был не так уж и не прав. В Пудоже к концу 1860-х годов был всего один каменный дом и одна каменная лавка. Каменный дом был казенным. Все остальные две сотни домов были деревянными. Все пять площадей были немощеные. Об улицах и говорить нечего. Недвижимостью стоимостью от пятисот до тысячи рублей владели в городе ровно два человека, а свыше тысячи – один. И этот один был… Иван Иванович Малокрошечный. В городе было девятнадцать лавок и один оптовый винный склад. Других торговых заведений не имелось. Памятная книжка Олонецкой губернии за 1868–1869 годы сообщает: «Торговля собственно в городе, производимая лишь предметами для городских потребностей, ничтожна. Ею занимаются четыре купца и два крестьянина. Товары привозятся из С.-Петербурга, Москвы, Вытегры и Весьегонска и сбываются как в городе, так и в уезде».

Существовала еще и городская Троицкая ярмарка. Именно существовала, еле сводя концы с концами. В 1888 году на ней было всего шесть торговцев, из них три пудожанина. Привезено было на три тысячи рублей товару. Продали четыре пуда кренделей, два пуда сигов, пуд судаков, десять пудов разной мелкой рыбы, разного шорного товару, холста, конфект, пряников, мыла, свечей, колониальных товаров, масла коровьего, кушаков домашнего тканья… В общей сложности едва на полторы тысячи. Действительно, ничтожная торговля. Вернуться бы туда и накупить сигов, судаков, кренделей, пряников, настоящего коровьего масла на свою нынешнюю зарплату…

Несмотря на то что жители Пудожа считались горожанами, основными их занятиями все же было хлебопашество и выращивание льна. Делали они это на арендованных у города землях. Ремесленников было очень мало – на весь город два кузнеца, четыре сапожника, шесть портных, два маляра, четыре мясника, два столяра… Фабрик и заводов в городе не было никаких. Даже каких-нибудь микроскопических салотопен, красилен или маслобоек, на которых работало бы по полтора рабочего, не было. При этом на заработки никто никуда не уезжал. Как могли, добывали себе пропитание дома. Правда, в двадцати верстах от города работала льнотрепальная фабрика Малокрошечного. Работало там сезонно до двух с половиной сотен крестьянок из близлежащих волостей. Тем крестьянам, которым зимой не хватало хлеба, Малокрошечный давал в долг, а осенью они отдавали ему этот долг льном. Бывало, вырастет у крестьянина лен, а он уже и не его, а… Иван Иванович и хлебом в городе торговал. Он же скупал у местных рыбаков до тысячи пудов лососей и сигов, которых отправлял в Петербург и Весьегонск. Малокрошечный еще и одним из первых, начиная с 1830-х годов, стал разводить картофель в уезде.

Я бы с удовольствием описал культурную жизнь города – любительские спектакли, музыкальные вечера, в которых принимали бы участие местные врачи, преподаватели гимназии, жены городничего и предводителя уездного дворянства, но… какие спектакли и музыкальные вечера, если преподавателей гимназии не было по причине отсутствия самой гимназии, а вместо нее было приходское училище, врач в городе был всего один, а уездному было не с руки приезжать на репетиции, жена городничего… может, в доме городничего и рояля никакого не было, а была только балалайка у дворника, на которой он бренчал все вечера, сидя на завалинке перед домом, чем доводил городничиху до истерик и мигреней.

Кстати, о приходском училище. Не любили родители отдавать в него детей вовсе не потому, что после него было сложно поступить в Московский университет или хотя бы в Петрозаводское ремесленное училище, а просто не видели никакого смысла в образовании. Отдавали только затем, чтобы научить азам грамоты и арифметики и немедля забрать, как только чадо этому научится. Справедливости ради надо сказать, что тогда не в одном Пудоже так относились к образованию.

«На улицах непробудный покой…»

Во второй половине девятнадцатого века в уезде стала развиваться лесопромышленность. Первыми крупными лесопромышленниками были в уезде англичане. Они купили право на заготовку леса и каждый год, начиная с 1863-го, вывозили по тридцать тысяч бревен к себе в Англию или продавали в Европе. Вот такая у них была лесопромышленность. У нас она и сейчас такая же, только вместо англичан китайцы. Вслед за англичанами подтянулись и наши лесопромышленники из Петербурга. Вслед за столичными стали валить лес и пудожские купцы. Вернее, это были разбогатевшие крестьяне. Они работали как англичане – рубили и вывозили лес на продажу, а вот петербургский купец Русанов в 1870 году уже построил первый двухрамный лесопильный завод в уезде. В общем, ничего особенного – просто завод, на котором работают две пилорамы, приводимые в движение паровыми двигателями, но это уже не просто вырубка, а обработка, пусть и простейшая. По тем временам и распил бревен вдоль, а не поперек был большим шагом вперед, а то и двумя. На этом заводе ежегодно распиливалось до сорока тысяч бревен. Через одиннадцать лет еще один петербургский купец строит еще один, но уже трехрамный завод вблизи русановского. К 1912 году общий объем заготавливаемого леса в уезде достигал почти четверти миллиона кубометров. Сезонно на лесозаготовках и