успела, потому что они уже качались под томное «Ах, какая женщина, какая женщина». И пришлось срочно вспоминать, как его зовут, потому что как же общаться, если не знаешь имени? Олег? Вроде Олег, да.

Музыка орала, кружилась голова, и этот мальчик в голубой рубашке держал ее не очень близко, не пытался прижать или положить руки на неприличное место; но их обоих ощутимо потряхивало, и Катя удивлялась сама себе и тому, какой этот Олег тонкий и одновременно сильный, и даже мышцы его лица были, казалось, накачаны с помощью особого лицевого фитнеса.

Он вышел из квартиры первым, она сбежала через пять минут. Переобуваясь из тапок с помпонами в босоножки, видела в конце коридора открытую дверь туалета и Раечку, шипевшую, как убегающая на плиту картошка: «Опять нажрался, сволоч-ч-чь, ни с-стыда ни с-совес-сти, в доме гости, а ты, с-свинья…» Коленька ничего не говорил, а только мучительно рыгал, заходясь в перерывах сиплым кашлем.

Они целовались в лифте, потом в такси, и Катя, взбудораженная и разнеженная новым для себя опытом, позволяла Олегу трогать себя почти везде и радовалась, что не надела сегодня платье, а иначе вообще бог знает до чего бы дошло. Олег не спрашивал, можно ли пойти к ней, а Катя не предложила, хотя Таша ночевала у Иоланты (ее, двенадцатилетнюю и вполне разумную, можно было оставить дома и одну, но у дочери с бывшей няней, а теперь почти подругой, всегда находились какие-то собственные дела, разговоры и секреты). И в пяти минутах ходьбы от Катиного дома, в палисаднике под чьими-то спящими окнами они тискались еще с полчаса. «Бог знает чего» так и не случилось, но суетливая подростковая возня напомнила Кате о собственной телесности и о радости, которую способны принести чужие – мужские – прикосновения. Засыпала она томной и почти счастливой, утром сбегала к палисаднику, чтоб найти в траве потерявшуюся бретельку от лифчика, и до вечера гуляла с Ташей в парке, иногда обмирая от мыслей о прошлой ночи.

Олег позвонил в понедельник, посреди рабочего дня. Катя совсем не помнила, как и когда дала свой номер, но обрадовалась, выскочила из офиса, спустилась по лестнице, чтоб поговорить спокойно и без чужих ушей. На улице по сравнению со вчерашним днем было зябко и ветрено, но после первых слов Олега ей вдруг стало невыносимо жарко. Воздух, который она вдыхала, жег и не хотел выходить из легких, его приходилось выталкивать из себя небольшими порциями. Он сказал, что ему было хорошо. И да, ему известно, что он часто нравится женщинам старше себя. Он даже готов иногда встречаться с ней, потому что она красивая и страстная. Но серьезные отношения – это не для него, он ценит свободу и честно предупреждает, что у него могут быть параллельно другие. «Я жалею женщин, – голос Олега в трубке звучал ласково, – все они жаждут любви и красивых мужчин».

Катя зашла за угол, прислонилась спиной к холодной шершавой стене. Дослушав Олега, который почти не делал пауз (как часто он произносит эту речь – каждый день, раз в неделю?), она просто нажала на кнопку отбоя и через десять минут вернулась в офис. Ленка ее уже разыскивала:

– Кать, ты куда пропала-то?

– Да так, выходила подышать. – Катя достала из сумки пудреницу, раскрыла ее, посмотрела на себя. Нормально. Глаза чуть покраснели и пятна какие-то на щеках. Будем считать, что от ветра. – Что ты хотела?

– Я договор принесла, посмотри, ладно? А что у тебя с лицом? Плакала, что ли? – Ленка взяла Катю за плечи и развернула к себе вместе с вертящимся креслом. – Случилось что?

– Да нет, не плакала. Смеялась.

– Над чем? – Ленка, кажется, поверила. – Ну расскажи, я тоже хочу!

– Анекдот вспомнила, Лен. Смеялась до слез, очень смешной.

– А я анекдоты не запоминаю. – Ленка расстроенно вздохнула. – Вот у Игоряши есть один друг, он так анекдоты рассказывает, чума просто! Один за другим, один за другим, можно записывать, а потом крутить, когда настроение плохое! Кстати, отличный мужик. Разведенный. Там, правда, двое детей и алименты, но он нормально зарабатывает, да и ты не бедствуешь. Не бедствуешь же, Кать? – Ленка умостилась на соседний стул и игриво толкнула Катю плечом.

– Не бедствую. Спасибо тебе.

– Да ладно, – Ленка неожиданно смутилась, – я же не к тому! Так анекдот расскажешь?

– Нет, извини. Я его уже забыла.

После Олега Катя несколько месяцев шарахалась от мужчин как от чумы – настоящей, а не той, которую постоянно поминала Ленка. Даже те, кто открывал дверь, подавал руку в транспорте или пропускал вперед в очереди к кофейному автомату, воспринимались ею как возможный источник боли, если не мгновенной, то отсроченной. Но парень в голубой рубашке – самовлюбленный и откровенный, и та ночь, и такси, и ее собственное шумное дыхание в тишине палисадника разбудили в ней забытую чувственность. В снах она оплетала телом кого-то неузнанного, но желанного до дрожи, и однажды напугала Ташу, которая, выйдя ночью в туалет, услышала из спальни стоны и разбудила ее паническим: «Мам, тебе плохо?!»

А Ленка все твердила свое «для здоровья», и Катя решилась: приняла приглашение на кофе от симпатичного брюнета, с которым то и дело сталкивалась на этажах офисного центра. Он давно и безуспешно бомбил ее комплиментами, приглашал «хоть куда-нибудь» и, кажется, не сразу поверил, что очередной заход на цель оказался результативным. Следующим был хирург-травматолог из детской поликлиники, лечивший Ташин ушибленный локоть; потом менеджер типографии, с которым Катя иногда встречалась по Ленкиным поручениям.

В промежутке между какими-то двумя из этих почти случайных, но тщательно выбираемых мужчин Катя сделала себе татуировку. После очередной поездки к маме заглянула в знакомый полуподвал, но ни Егора, ни Даши там уже не было, зато обнаружился магазин разливного пива. Разговорчивая продавщица без особых подробностей сообщила, что вроде тут раньше был тату-салон, да, но потом его хозяин то ли сам умер, то ли убили его. А может, просто прогорел. Или уехал на Гоа: «Это модно сейчас, знаете? Народ сдает квартиры в Москве и перебирается в теплые края. По телевизору даже показывали. Не помню только, как их называют. Даун-шиферы, что ли. Странное название, да?»

Катя расстроилась, но почти сразу уговорила себя, что правда – последний вариант, про Гоа. А на следующий день нашла в сети салон с хорошим рейтингом и, несмотря на сопротивление тату-мастера, настояла: да, именно это. Вот это разлохмаченное перышко, пожалуйста. Белого цвета. Да, такого размера, как на рисунке, три сантиметра. Нет, не нужны мне эти ваши кружева. И птички. И