— Привет.

Не здравствуйте и даже не здравствуй, а вот так просто — именно просто, а не пренебрежительно — привет.

— Будем знакомы лично. Если мы, конечно, уже знакомы заочно? — тут же добавила она с улыбкой и бросила на пасынка уничижающий взгляд.

Тот ухмыльнулся своей самой гадкой ухмылочкой:

— По верхам. Ничего личного.

— Скажи уж прямо, гаденыш, меня считают хорошей или плохой? — спросила Елена каким-то уж очень нерадостным тоном, толкнув ногой домашние тапочки большого размера, и Гриша вместо ответа, прямо в носках, игнорируя тапки, просто обнял ее. Так же крепко, как обнимал меня. Наверное, других объятий он не знал. Тем, кто ему не нравился, он давал в нос.

— С Новым годом, Ленка! Я тебе ангелочка привёз… Позаботься о ней, пожалуйста.

Елена отстранилась от Гриши и уставилась на меня — не оценивающе, а удивленно, но тем не менее я вспыхнула.

— Я о Любе! — вдруг хохотнул Гриша и за локоть притянул меня к себе. — Со своей ведьмой я справлюсь без посторонней помощи.

— Гриш… — это за меня вступилась Елена, вступилась?

— Шамаханской царицей, я оговорился.

— Так бы и врезала тебе! — она подняла над головой кулак, точно и правда собиралась дать пасынку по лбу, и тот действительно шутливо втянул голову в плечи. — И как ты его только терпишь?!

Я?.. От ответа меня спасло появление нового героя семейной трагикомедии. Антон Сергеевич был с сыном одного роста, только раза в три массивнее — выделялся не только живот, но и плечи и бока: шкаф, которого здесь по всей вероятности неплохо кормят, в тонких очках, седой и с коротко-стриженной белой бородкой. И этот шкаф двигался прямо на меня. Мне стоило большого усилия воли, чтобы не отступить хотя бы на шаг.

— Это Лиза, — выдал Гриша за секунду до протянутой его отцом руки.

Пожать? Так мою ладонь хоть выжимай! Но проигнорировать жест доброй воли нельзя, и я осторожно коснулась пальцев большой руки.

— Очень приятно, — ответила я тихо, и мне было приятно, что рукопожатие не оказалось сильным. Такой и пальцы сломать может. Понятно теперь, в кого у Гриши сильный кулак!

— И все?

Я чуть рот не открыла: что, все? Я должна была сказать приветственную речь?

— А какие подробности тебя интересуют?

Это Гриша за меня отвечает или вопрос все же адресовали ему, хотя пронзительные холодные, почти что серые, а не синие, глаза смотрели в упор на меня.

— Семейное положение — пока не замужем…

Если ГАВ не заткнется, заткнусь я — хлопнувшись в обморок прямо тут, у стенного шкафа.

— Имеется дочь пяти лет, зовут Люба. Пять минут назад зачислена в разбойничью банду атаманшей. Или принцессой, если разбойники вдруг сделаются честными рыцарями.

Антон Сергеевич смотрел теперь на сына. Так же в упор.

— Не смешно, — выдал он сухо. — Ты чего паясничаешь? Можно по-человечески познакомить нас, нет?

— Можно вообще-то не держать нас в дверях, как неродных.

В голосе Вербова-младшего послышалась злость. А на лице госпожи Вербовой отразилась растерянность. Она снова пнула в сторону Гриши тапки и схватила меня за руку, чуть оцарапав ногтем. Но я не подала виду, что мне больно. Больно было в душе: за Гришу, за себя, за то, что наблюдаю…

— Пошли. Поможешь мне с обедом.

Женщины любую проблему решают на кухне, куда меня приволокли чуть ли не силком и ткнули носом в раковину — типа, мойте руки, дорогуша!

— Ты знаешь про наш тяжелый случай?

Я кивнула: если она про ссору отца с сыном, то да. Елена сунула мне в руки большое полотенце.

— Знаешь, похоже Бог создал женщину не из ребра Адама, а из мозговой извилины. Ее-то у мужиков и не хватает. Да что я тебе рассказываю! — она вырвала у меня полотенце и зацепила за крючок сушиться. — Ты и сама знаешь… Хотя иногда мне кажется, что Бог ещё кого-то создал из мужских мозгов, только Библия об этом, понятное дело, умалчивает. Дураки ведь в квадрате. Оба!

Она села к столу и кивнула на стул с противоположной стороны. Но сесть я не успела. На пороге возник Гриша. Главное, чтобы не начал возникать еще больше словесно.

— Мы с отцом возьмем малышню во двор. Когда нам к столу?

— Когда позову, — почти огрызнулась Елена.

— Так у вас тоже, выходит, служебный роман? — загремел створками седой «шкаф» за щуплой спиной сына, пусть, как и у него, в свитере.

Я снова открыла рот, чтобы молчать и дальше, и обрадовалась поддержке, оказанной моему бедру столом.

— Так же, это он про нас с ним, — скривила бледные блестящие губы Елена. — Я на него работала.

— Что, значит, работала? — почти что изумился Антон Сергеевич. — А сейчас не работаешь, что ли?

— Сейчас я на тебя пашу, — поднялась со стула госпожа Вербова. — Двадцать четыре часа в сутки. Валите с кухни с грязными руками. И… Гриша, возьми из шкафа Пашкину старую куртку для Любы. Куртка у нее, небось, розовая.

Я почему-то вспыхнула. Розовая, ну да… Ну и что? Она — девочка!

— У нас театральный роман, — выдал с опозданием Гриша, точно впервые был шокирован речью отца. — Мы играли вместе на сцене для чужих детей, когда поняли, что созданы друг для друга.

— Игрок! Иди за курткой, тебе сказали!

Отец так двинул сыну рукой в спину, что я очень удивилась, что Гриша не долетел до шкафа пущенной стрелой. Ну разве так можно… Ему не восемнадцать, чтобы вести с сыном себя так распущенно — Гриша взрослый самостоятельный человек. Да еще у меня на глазах, свинство…

— Сядь! — скомандовала Елена, когда мы остались одни на огромной кухне, которая казалась в два раза больше той, что была в пушкинской квартире.

Темного дерева — под корицу, шкафчики до потолка, который был метра три, если не больше. Стол, за которым мы сидели, с мраморной столешницей служил, наверное, для скорых перекусов, потому что столовая помещалась у меня за спиной, а за ней были большие стеклянные двери, выходившие, скорее всего на террасу, потому что я увидела, как все пятеро прошли мимо нас за стеклом. Любу держал за руку не Гриша, а старший мальчик, лет десяти.

— Не переживай. Когда Антон с детьми, я более спокойна за детей, чем когда они со мной. Он с ними, как дедушка, очень осторожен.

Какая у нее разница с мужем? Лет пятнадцать? Или больше?

— Я не переживаю, — соврала я, потому что не могла в чужом доме и на чужой кухне сказать правду. — Чем я могу помочь? — спросила, уже стоя на ногах.

— Сядь! — снова скомандовала Елена, и я снова села. — Сначала выпьем за знакомство!

— Сейчас даже часу нет… — пролепетала я.

— А тебе что, за руль? — усмехнулась хозяйка и встала, чтобы вытащить из шкафчика какую-то бутылку. — Собственного изготовления, настойка из черной смородины. Женское лекарство…