— Да я вообще не вожу… — выдала я с опозданием, заразившись Гришиной тормознутостью в разговоре со старшим поколением Вербовых.

— Серьезно? — Елена поставила бутылку на стол. — И как ты собираешься добираться в город из Пушкина?

Я молчала — неужели я должна перечислить весь доступный пушкинцам общественный транспорт?

— Мы же с Гришей работаем вместе, — выдала я спасительную фразу. Думала, что спасительную.

Елена поставила рюмку.

— Так дело не пойдёт, красотка! В Пушкине с ребёнком и без машины ты жить не сможешь. С Гришкой я это обсуждать не хочу. Я сама найму тебе инструктора. И у нас есть старый танк, на котором мы за грибами ездим. Пара новых царапин только украсит Хайлендер, а внутри безопасно. Научишься ездить, заморочитесь с новой машиной. И никаких «но»!

Какие «но», я даже рта не раскрыла для вдоха, а внутри уже не осталось воздуха. Что он сказал про меня родителям? Ещё до того, как так по-дурацки сделал мне предложение на лестничной площадке…

— Ну не идиот ли?

Я вскинула голову — неужели озвучила мысли? Нет, Елена смотрела на экран своего огромного Самсунга.

— Погляди!

Теперь на него смотрела я: на Любу, которая сидела вместе с мальчишками на украшенном огоньками багажнике.

— Похоже, у твоего ни одной извилины нет! Даже пунктиром! Но ты не бойся… Антон там…

Но Антон Сергеевич был уже здесь. Он чудом не снес стол, когда вдавил в него обе ладони, чтобы вперить в меня взгляд поверх очков:

— Вот скажи мне, ты — дура? Совсем дура?

Господи, что я такого сделала… Что Гриша наговорил отцу?

— Антон! — это закричала не я, а Елена Владимировна.

Я и не могла обратиться к нему по имени. Вообще я только, как рыба, могла хватать ртом воздух. Ноги отказывались разгибаться, и я не встала. Хотя и не смогла бы — Гришин отец совсем навалился на стол и, подскочи я, ужаленная его вопросом, мы стукнулись бы лбами. Определенно!

— Для тебя это нормально, да? А если к Ульяне побежит, тоже отпустишь?

— Антон!

Но Антон жену не слышал.

— Отстань! — махнул он рукой и смахнул бутылку.

Я просто чудом ее поймала: сработала материнская реакция ловить все, что падает: одушевленное и неодушевленное. Хотя сейчас бутылка с домашней настойкой казалась более душевной, чем хозяин дома. Он злился — явно — но лицо его при этом оставалось каменной маской: щеки цветом сравнялись с белой бородой.

— Я не с тобой разговариваю! — прорычал он жене, смотря на меня.

— Антон, что случилось?

Елена Владимировна подошла и резким движением руки развернула к себе мужа за плечо. Он встал в позу, но не закричал: по-прежнему рычал львом:

— Ничего! — и развел руками, чтобы избавиться от руки жены. — Ничего у нас не случилось! Не случилось ничего нового! У меня просто сын дебил, а больше ничего! Абсолютно ничего!

— Антон! Не при Лизе!

— Не при ней? — Теперь он обернулся ко мне всем корпусом, а я, действительно как полная дура, продолжала сжимать двумя руками пойманную бутылку. — Да она такая же, как и он. Идиотка!

А его обе руки снова держали стол, точно желали поднять в воздух и обрушить мне на голову. Абсолютно пустую — я хоть и думала, не могла никак понять, что же такого мы оба натворили, чтобы настолько взбесить родителя. Это что, сообщение о свадьбе, на которую я не соглашалась, пришлось плохим новогодним подарком?

— Антон! — Елена Владимировна тоже забыла все другие слова, кроме имени мужа.

— Вот ты мне скажи, Елизавета, — он точно выплюнул мое имя через щербинку между передними зубами. — Тебе действительно не противно от сознания того, что твоим мужчиной крутит, как хочет, бывшая теща, нет?

— Боже, Антон! — на этот раз Елена Владимировна оттащила мужа от стола уже двумя руками и заставила смотреть себе в глаза: — Вот к чему ты сейчас Тамару приплел, вот к чему?

— Да потому что твой дебил поедет послезавтра встречать ее!

Елена Владимировна отступила на шаг и, закатив глаза, изрекла:

— И из-за этого весь сыр-бор?! Впрочем, как всегда в этом доме: много шума из ничего!

— Лен, ты себя слышишь?! — тряс он рукой уже перед самым носом жены. — Он заводит новую семью и едет встречать мать бывшей жены в аэропорт. Он вообще нормальный?

— И что? — уже почти смеялась хозяйка, пусть и немного нервно. — Тома должна такси, что ли, брать, когда у Гришки дороги двадцать минут от силы?

Антон Сергеевич с шумом отвернулся, хлопнув себя по квадратным бокам.

— Вы, бабы, идиотки, все до единой! И Гришка баба, а не мужик. Я один, что ли, в этом доме нормальный и вижу, что это ненормально?

Он стоял к нам спиной.

— Что я вообще в этом дурдоме делаю?!

— Не знаю, — хмыкнула жена, кусая губы, чтобы те не растянулись в улыбке. — Иди отсюда во двор. Гришка там один с тремя детьми! Имей совесть!

Он обернулся, резко, и полоснул нас обеих ледяным обжигающим взглядом:

— В этом доме только один человек не имеет совести, и это мой сын! Учти! — это он говорил уже мне и снова грозил пальцем. — Если она будет на свадьбе, меня там не будет. И никого из нас не будет!

— Антон, да хватит тебе!

Елена Владимировна заорала это так грозно, что будь у нее в руках скалка, она бы явно пустила ее в ход.

— Хватит! Ты обещал мне молчать. Обещал?

— Я ничего тебе не обещал! — еще громче заорал Вербов-старший. — Я радовался, что этот дебил наконец одумался и закрыл дверь. А тут здрасьте, приехали… Две тещи нужны одновременно! Одной мало. Тьфу…

И он действительно сплюнул на идеально вымытый пол.

— Вон! — заорала еще громче хозяйка. — И только посмей испортить нам день!

— Плевать я хотел на ваш день! Этот идиот мне всю жизнь испортил!

— Не смей так говорить… — голос у Елены Владимировны пропал: его с трудом хватило на шепот; какой уж там крик!

Да и Антон Сергеевич решил уйти, оставив последнее слово за женой. Хотя, возможно, он по дороге еще раз сплюнул. И заодно шарахнул дверью, и я краем глаза увидела, как он, размахивая в гневе руками, прошествовал по террасе. В это самое время на столе передо мной появилась пустая рюмка, и я машинально передала хозяйке бутылку, нагретую моими влажными ладонями.

— Извини за этот цирк! — Елена Владимировна тяжело опустилась на стул и разлила темную настойку по рюмкам уже из положения сидя.

А я бы с радостью приняла положение лежа, под плинтусом…