Я следил за выражением лица Кетриккен. Бывшая королева смотрела на Би, и та устремила на нее ответный взгляд – как оказалось, она не спала, хоть и молчала. И глаза у нее были такими же голубыми, как у бывшей королевы. Кетриккен издала такой тихий удивленный возглас, что его, возможно, не расслышал никто, кроме нас. Ее улыбка не исчезла, но сделалась немного натянутой. Она сделала два шага в сторону кресла и тяжело опустилась в него. Потом, словно вознамерившись что-то доказать самой себе, развернула одеяльце Би.

Моя дочь была одета в шелк и кружева, чего никому из других детей Молли никогда не доводилось носить. Даже перешитые под нашу крошку – ведь Молли сшила их за много месяцев до родов, – они лишь подчеркивали, какая она маленькая. Ручки Би были скрючены и прижаты к груди, и Кетриккен уставилась на ее пальцы, напоминавшие птичьи коготки. Словно превозмогая себя, она коснулась левой руки Би указательным пальцем.

Другие гости придвинулись ближе, ожидая, что им тоже разрешат взглянуть на ребенка. Кетриккен подняла взгляд, но не на меня, а на леди Солейс, своего лекаря. Женщина подошла и встала рядом со старой королевой, чтобы посмотреть на ребенка, и теперь, когда их с Кетриккен взгляды встретились, я понял, что означает их смиренное выражение лица. Я видел то же самое чувство в глазах наших домашних служанок. По мнению королевской лекарки, Би было не суждено надолго задержаться в этом мире. Что бы ни подумала Кетриккен о ее бледных волосах и голубых глазах, она об этом ничего не сказала. Старая королева бережно завернула девочку в одеяльца и снова прикрыла ее лицо. От этих движений меня пробрал озноб, поскольку они были такими нежными, словно Кетриккен укрывала мертвое дитя.

– Она такая маленькая, – сказала бывшая королева, возвращая Би ее матери.

Она излучала сочувствие. Ее слова ясно говорили: теперь она понимает, почему мы Би не представили миру, ведь ей суждено пробыть в нем совсем недолго.

Глядя на то, как руки Молли держат ребенка, я почувствовал ее облегчение оттого, что Би снова в безопасности в ее объятиях. Спина Молли была прямой, как у стражника, взгляд – спокойным. Она ровным голосом уточнила:

– Но безупречная.

– И растет каждый день, – с готовностью соврал я.

За моими словами последовала тишина, и я пожалел, что не могу забрать их обратно. Каждая женщина в мыслях поняла, что они значили, но только лекарка заговорила:

– Какой же крохой она была при рождении? Она появилась на свет раньше срока?

Комната замерла в ожидании ответа.

Но Молли всего лишь прижала Би к себе и подошла ближе к камину. Она баюкала и поглаживала ее молча, не сходя с места, и гости, словно чувствуя упрек, разбрелись по своим креслам. Даже Кетриккен нашла удобное местечко, и только леди Солейс осталась стоять. Она изучала Молли, а потом вдруг заметила:

– Похоже, вы очень быстро оправились после родов, леди Молли.

Невысказанный вопрос повис в воздухе: «Неужели ребенок и вправду ее?»

– Они были легкими, – скромно ответила Молли и отвернулась от мужчин, присутствовавших в комнате.

Я чувствовал, как сильно леди Солейс хочется задать еще вопросы; ею двигало свойственное лекарям желание докопаться до сути проблемы и применить свои умения, чтобы решить ее. Молли это тоже почувствовала, и ей сделалось не по себе. Когда она смотрела на нашего ребенка, то не видела ничего неладного, за исключением того, что Би была намного меньше других детей. Но по любознательному взгляду лекарки Молли понимала, что та считает Би неполноценной или больной. Если бы Би поручили заботам этой женщины, она попыталась бы исправить нашу девочку, как сломанную игрушку. Я ощутил внезапную неприязнь к леди Солейс: как она посмела считать мою Би несовершенной! А под этим чувством скрывалась леденящая душу тревога из-за того, что целительница каким-то образом может оказаться права. Меня охватило страстное желание унести Би куда-нибудь в безопасное место, прочь от озабоченного взгляда лекарки. Я не хотел слышать ничего из того, что эта женщина могла бы сказать про мою дочь. Наши с Молли взгляды встретились.

Она крепче прижала ребенка к себе и улыбнулась:

– Очень мило с вашей стороны беспокоиться обо мне. Разумеется, я легко устаю. В моем возрасте нелегко быть молодой матерью. – Молли одарила гостей улыбкой. – От всего сердца благодарю вас, поскольку знаю, что вы поймете: моя дочь требует теперь моего внимания и мне необходимо рано удалиться. Но, пожалуйста, не думайте, будто из-за этого и вы не должны веселиться. Я знаю, что мой супруг соскучился по обществу и ему редко удается провести несколько часов за разговором со старыми друзьями. Я отвлеку его лишь для того, чтобы перенести для меня колыбель Би, а потом отправлю прямо к вам.

Надеюсь, мне удалось не выдать своего изумления. Дело было не только в том, как резко Молли приняла решение, но и во властной манере, с которой она сообщила о нем всем собравшимся. Я мельком заметил лицо Неттл: она уже высчитывала, как возместить ущерб, нанесенный благородному собранию. В рисунке ее губ я увидел две вещи: разделяемый с матерью страх, что леди Солейс может отыскать нечто неладное в Би, и холодную уверенность в том, что лекарка окажется права.

Но мне нужно было тащить колыбель. Снова. И на этот раз – вверх по длинной лестнице. Я нацепил на лицо улыбку и поднял свою ношу. Гости нестройным хором пожелали нам спокойной ночи. Молли вышла первой, я за ней, и гордость моя страдала так же, как и спина. Едва дверь за нами закрылась, Молли прошептала:

– Сегодня она будет спать в нашей комнате, у моей стороны кровати.

– Я и сам об этом думал.

– Мне не нравится, как эта женщина смотрела на Би.

– Ты про леди Солейс?

Молли молча кипятилась. Она знала: я хотел услышать заверения в том, что замечание Кетриккен ее не оскорбило, но не собиралась делать мне такую уступку. Ее оскорбила леди Солейс, и, поскольку лекарку в наш дом привела Кетриккен, обида распространялась на бывшую королеву. Молли знала, что это вызывает во мне двойственные чувства, но не стала утешать меня. Она быстро прошла через холл и поднялась по широким ступеням в нашу спальню этажом выше. Я следовал за ней медленнее, колыбель казалась мне тяжелее с каждым шагом. Я опустил ее на пол в нашей спальне, Молли уложила Би в центре нашей кровати, и я знал, что спать малышка будет между нами. Что ж, оно и к лучшему. Я быстро прошелся по комнате, притворяясь, что плотнее закрываю шторы и разжигаю огонь посильнее, но на самом деле проверяя, нет ли в альковах или за занавесками чужаков. Я успокоился, когда Молли освободила Би от парадного наряда и одела в мягкую ночную рубашечку. Рубашка была куда больше, чем требовалось. Пока Молли подгибала лишнюю ткань у ног нашей малышки, я тихонько спросил:

– С тобой здесь все будет хорошо, если я спущусь обратно к гостям?

– Я запру дверь на засов, когда ты уйдешь, – сказала моя жена.

Наши взгляды встретились. Я увидел по глазам Молли, что наш волчонок с ней будет в безопасности.