тайной, что перемирие с Данией было заключено далеко не в конечном счете для того, чтобы вернуть Врангеля с его гвардией в окрестности Берлина и подготовить решительный удар со стороны контрреволюции. Поэтому берлинское Собрание спохватилось 7 сентября и потребовало от военного министра приказа, который предостерегал бы офицеров войска от всяких реакционных стремлений и вменял им в долг чести отставку в том случае, если их политические убеждения не согласуются с конституционным образом правления.

Этим было бы сделано немного: такие указы уже безуспешно издавались для гражданской бюрократии; но и этого немногого милитаризм не желал сделать по требованию гражданского министерства. Министерство Ганземана пало, и генерал Пфуель образовал новое, чисто бюрократическое министерство. Оно преспокойно издало требуемый от него Собранием приказ к корпусу офицеров и засвидетельствовало перед всем миром, что милитаризм не только не боится гражданской власти, но даже издевается над ней.

Так исполнилось предсказание, сделанное «Новой рейнской газетой» насчет «мудрящего и неспособного к решениям» берлинского Собрания; левым пришлось в один прекрасный день признать, что их парламентская победа является фактическим поражением. В ответ на шум контрреволюционной печати о том, что победа левых должна быть объяснена только давлением со стороны берлинских народных масс на Собрание, газета отказалась от всяких попыток отрицать это, как отрицали либеральные газеты, и прямо заявила: «Право демократических народных масс воздействовать своим присутствием на поведение конституционных Собраний является старым революционным правом народа, и никогда со времени английской и французской революции оно у него не отнималось. Этому праву история обязала почти всеми энергическими шагами таких собраний». Намек на «парламентский кретинизм» в сентябрьские дни 1848 г. столь же сильно задевал франкфуртское Собрание, как и берлинское.

Кёльнская демократия

Сентябрьские кризисы в Берлине и во Франкфурте сильно отозвались и на Кёльне.

Рейнские области больше всего беспокоили контрреволюцию. Они были переполнены войсками, набранными из восточных провинций; почти треть прусской армии была расквартирована в рейнской провинции и в Вестфалии. Маленькие восстания были поэтому бесполезны, но тем необходимее была крепкая и сильная организация демократии для того дня, когда из частичной сможет создаться цельная революция.

Демократическая организация, создать которую было решено на июньском съезде во Франкфурте-на-Майне (в нем участвовали представители 88 демократических союзов), только в Кёльне и приобрела прочный остов; в остальных местах Германии она почти никого не объединяла. Кёльнская демократия распадалась на три больших союза, и каждый из них насчитывал по нескольку тысяч членов: Демократическое общество, во главе с Марксом и адвокатом Шнейдером, Рабочий союз, которым руководили Молль и Шаппер, и Союз работодателей и рабочих; его представителем был кандидат на судебные должности Герман Беккер. Эти союзы избрали центральный комитет после того, как франкфуртский конгресс избрал Кёльн предместьем рейнской провинции и Вестфалии. В середине августа центральный комитет созвал в Кёльне конгресс рейнских и вестфальских союзов демократического направления. На него съехалось 40 делегатов, представлявших 17 союзов, которые признали центральный комитет трех кёльнских союзов окружным комитетом для рейнской провинции и Вестфалии.

Душой организации сделался Маркс — так же как он был душой «Новой рейнской газеты». Он обладал талантом властвовать над людьми, что ему, конечно, менее всего прощала демократическая общественность. На кёльнском конгрессе его в первый раз встретил Карл Шурц, тогда еще юный девятнадцатилетний студент, и так характеризует его на основании позднейших воспоминаний: «Марксу было тогда тридцать лет, и он уже являлся признанным главой социалистической школы. Коренастый, крепкий, с широким лбом, черными как смоль волосами и окладистой бородой, с темными сверкающими глазами, он тотчас же привлекал к себе всеобщее внимание. Маркс обладал репутацией весьма заметного в своей специальности ученого, и все, что он говорил, было действительно содержательно, логически продумано и ясно. Но мне никогда не приходилось встречать такой вызывающей, невыносимой надменности в выступлениях, как у него». И этот буржуазный герой хорошо запомнил резко насмешливый, так сказать, плюющий тон, которым Маркс выговаривал слово «буржуа».

В таком же тоне писал два года спустя лейтенант Техов после разговора с Марксом: «Маркс произвел на меня впечатление не только редкого ума, но также выдающейся по характеру личности. Будь у него столько сердца, сколько ума, столько любви, сколько ненависти, я готов был бы идти за него в огонь, хотя он выказал свое полнейшее презрение ко мне не только обиняком, но совершенно откровенно. Он первый и единственный среди нас всех, кого я считаю способным повелевать и не теряться в мелочах среди великих обстоятельств». Затем идет припев, что опаснейшее личное честолюбие Маркса разъело в нем всю душу.

Иначе судил о Марксе американский последователь Фурье Альберт Брисбан, который летом 1848 г. жил в Кёльне в качестве корреспондента «Нью-йоркской трибуны» вместе с Чарльзом Дана, издателем этой газеты: «Я видел там Карла Маркса, вождя народного движения. Он тогда начинал входить в славу; это человек лет тридцати, коренастого телосложения, с красивым лицом и густыми черными волосами. Черты его лица отражают большую энергию, и за его сдержанностью чувствуется страстный огонь смелой души». Действительно, Маркс руководил в то время кёльнской демократией с большой и обдуманной смелостью.

Несмотря на сильное возбуждение, вызванное в их рядах сентябрьскими днями, ни франкфуртское собрание не решалось на революцию, ни министерство Пфуеля — на контрреволюцию. Всякое местное восстание было поэтому безнадежным, и тем удобнее было для кёльнских властей вызвать вспышку, чтобы затем легко ее потопить в крови. Под измышленными и скоро оставленными ими самими же предлогами они выступили с судебным и полицейским преследованием против членов демократического окружного комитета и против членов редакции «Новой рейнской газеты». Маркс предостерегал против коварства противников; в момент, когда никакой крупный вопрос не толкал все население на борьбу и каждая вспышка поэтому должна была кончаться неудачей, попытка восстания являлась бесцельной. А между тем в ближайшем будущем должны были наступить события большой важности, и не следовало обессиливать себя перед самым наступлением решительных дней. Когда правительство отважится на контрреволюцию, тогда для народа пробьет час новой революции.

Однако дело все же дошло до небольших беспорядков, когда 25 сентября был произведен арест Беккера, Молля, Шаппера и Вильгельма Вольфа. Построено было даже несколько баррикад при известии, что приближается войско, чтобы рассеять народное сборище на старой рыночной площади; однако войска не появились, и только после того, как наступило полное успокоение, комендант отважился провозгласить в Кёльне осадное положение. Это решило судьбу «Новой рейнской газеты», и 27 сентября она перестала существовать. Сразить газету и было настоящей целью бессмысленного насилия, уже через несколько дней отмененного министерством Пфуеля. Удар