все шепчет, рычит, бормочет: — Любишь? А мне плевать! Глотку ему перегрызу! Удавлю тварь! Ты моя! Моя! До последнего вдоха моя! Умрешь, но и тогда не отпущу… везде достану… Кто он? Кто? Кто?

Моя злость и бессилие обращаются вдруг слезами. Они прорвались наружу сразу целым потоком, сдавили горло и легкие мучительными спазмами, скрутили болью все нутро.

— Ты! Это ты! Ублюдок! Ты! Ты! — взвыла я в темноту, и в этот момент невыносимо яркий свет резанул по глазам, вынуждая сильно зажмуриться, а в следующие мгновение кто-то тряхнул меня так, что зубы клацнули.

— Яна! — ударил по ушам обеспокоенный голос Романа. — Яна! Тебе плохо? Нам нужен врач?

Я медленно открыла опухшие от слез глаза, чтобы увидеть перед собой нахмуренное лицо Романа. Наваждение исчезло, унося тяжесть и скованность, но оставляя все ощущения и слова, все еще гудящие в моей голове.

— Отвечай мне! — снова тряхнул меня Роман, и я, придя в себя, оттолкнула его руки.

— Да в порядке я! Просто кошмар!

— Ты издеваешься надо мной? — заорал он, отстраняясь. — Какой, к черту, кошмар, ты стонала, а потом стала рыдать так, будто тебе сердце вырвали!

— Я, черт возьми, беременна! У меня долбаные гормоны! Так что привыкай к истерикам, раз уж взялся со мной возиться! — я резко отвернулась и, свернувшись клубком, накрылась с головой покрывалом. — Уходи, я спать хочу!

— Рехнуться с тобой можно! — и Роман ушел, хлопнув дверью спальни.

18

Вся следующая неделя прошла довольно однообразно. Мы с Романом никуда не бежали, не летели и не плыли. Просто спали, ели, пили. Смотрели огромный телевизор, который реально выбивался своей явной дороговизной в противоположность остальной скромной обстановке дома. Конечно, я большей частью не могла понять, о чем идет речь в новостях и всяких ток-шоу, но зато мне неожиданно понравилось смотреть голливудские старые мелодрамы и боевики на португальском и испанском, одновременно предаваясь собственным размышлениям. Роману, похоже, вообще было плевать, что вещает зомбоящик. Большую часть времени он либо, хмурясь, что-то обдумывал, уставившись на меня своим нечитаемым взглядом, особенно после того, как с кем-то говорил снаружи, или дремал, восполняя дорожный недосып, или занимался приготовлением пищи.

Дело в том, что мой желудок отказался наотрез находить общий язык с местными яствами из морепродуктов и чересчур ярких специй. И это было немного странно, учитывая, что раньше я обожала морские деликатесы и острую и пряную пищу. Но все, чего мне действительно хотелось в последнее время, это мяса, причем с минимумом посторонних ароматов. Тут и выяснилось, что свинине и говядине из местных лавчонок Роман совершенно не доверяет, замороженное вообще не признает. И кто после этого капризная принцесса? Доставка же парного мяса напрямую представляла проблему. Поэтому было найдено прекрасное решение, по крайней мере таковым его считали Роман и те парни Амадеу, которые снабжали нас всем необходимым. Выйдя на третий день спросонья на кухню, я увидела в углу у окна тесную клетку с парой пестрых кур. Моргнув несколько раз непонимающе, я резко развернулась, чтобы тут же врезаться в грудь Романа. Из-за его плеча, лучезарно улыбаясь, на меня пялился один из мордоворотов Амадеу, держа в руках пластиковый ящик со свежими овощами и фруктами. Его звали вроде Диего, но я не была уверена.

— Какого хрена эти птицы делают на кухне? — выпалила я.

— Очевидно ждут момента, когда станут нашим сегодняшним обедом, — пожал плечами Роман, отстраняя меня с дороги, и я уставилась на латиноса.

Тот оскалился еще больше, хотя куда уж и так все десна наружу, и закивал, подмигивая.

— Сеньор Роман сказал — все только самое свежее для сеньорита! — сообщил он слегка коверкая слова. — Я привез все, как было сказано.

Я развернулась, услышав как позади истошно завопила курица. Роман достал одну и, держа за ноги вниз головой, приподнял, внимательно рассматривая. Рядом на столе уже лежал здоровенный тесак.

— Свежее говорите… — только и смогла пробормотать, ощущая, как к горлу подступает ком от очевидности судьбы бедной тварюшки. — Да уж куда свежее.

Роман, хмыкнув, взялся за нож.

— Ты, черт возьми, не станешь делать это на кухне! — тут же взвилась я, и он удивленно поднял одну бровь.

— Наружу я тоже не пойду. Там жуткая антисанитария, — спокойно, но твердо возразил он, а наш курьер с огромным, я бы даже сказала чрезмерным любопытством наблюдал за нами.

— Здесь все будет в долбаной крови, а она жутко пахнет, — понизив голос, возразила я.

— Тогда почему бы тебе не убраться в комнату и не подождать, пока все будет готово?

В этот раз я даже возражать не подумала. С того момента на кухню я ходила разве что за водой. Роман готовил нам самолично, придирчиво выбирая из привозимых продуктах. И, кстати, получалось у него неплохо и вкусно, и ела я с удовольствием, не смотря на то, что птичек жалко и вид у Романа был вечно до противного насмешливо-покровительственный. По ночам я долго вертелась, всерьез опасаясь, что как только закрою глаза, то Рамзин явится снова мучить меня и допрашивать. Но он больше не появлялся ни во сне, ни как тогда в душе в моменты сильной задумчивости. Зато я себя стала ловить на том, что каждое утро, одеваясь, внимательно рассматриваю свое тело в зеркале, пытаясь увидеть в нём изменения. И если в первые пару дней я разозлилась на себя за это глупое действие, то с каждым следующим относилась все спокойней и даже ощутила слабую волну уютного тепла и странного спокойствия, очередной раз стоя боком к зеркалу и оглаживая свой еще плоский живот.

А еще были застольные беседы с Романом. Он на удивление охотно стал отвечать на мои вопросы, причем вполне обстоятельно. Видимо, решил, что пришло время моего полного просвещения, или что это поможет мне проникнуться его целями до глубины души.

— Я хотела узнать, — как-то спросила его я. — Дарующие, их вообще много?

— На данный момент 43. Ты 44-я, — ответил Роман, расправляясь со своим цыпленком.

Я часто зависала, наблюдая, как он ест. Никогда, слава богу, не жаловалась на отсутствие умения вести себя за столом, это в присутствии Рамзина у меня сбой программы случался, но, глядя на филигранные и прямо-таки изысканные движения Романа, их идеально размеренную скорость и сдержанность, его осанку, ощущала себя неотесанной плебейкой. Честное слово, такому, наверное, не научишься, с этим надо родиться или впитать еще с молоком матери. Порода, млин.

— А почему я видела только Амалию? Где остальные? Живут в какой-нибудь роскошной общаге