свадебная съемка». Всякий раз, получив новый заказ, Джулия садится за компьютер и добавляет запись в календарь.

Вера дышит ей в затылок и щурится на экран.

– Надо брать с них больше. Такое правило: поднимай цену через каждые три заказа.

Джулия оглядывается на нее в ужасе.

– Что? Я так не могу, это неэтично.

– Ха! Еще как этично. Это не раздувание цены, а уважение к себе. – Вера тычет ей пальцем в грудь. – У тебя же с каждым разом получается все лучше?

– Ну да, только…

– А через три сеанса ты все такая же, как раньше? Ты топчешься на месте?

– Нет, но…

– Тогда почему твоя цена не меняется?

После секундного замешательства Джулия признает, что в словах Веры есть логика. И в действительности она не поднимает расценки не из деловых соображений. Это нежелание продиктовано скорее недостатком уверенности. Поэтому она следует совету Веры и поднимает цену на десять процентов после каждого третьего заказа. И сейчас у нее одиннадцать выполненных заказов спустя всего несколько недель после съемок с Кэсси! Джулия до сих пор иногда щиплет себя, не в силах поверить в свое везение.

– Это не везение, – отрезает Вера, когда Джулия опрометчиво упоминает об этом. – В бизнесе не бывает везения. Ты сама создаешь свою удачу.

Это так, но Джулия все-таки благодарит случай за возможность поработать с Кэсси. Ее клипы нельзя назвать вирусными, но она усердно работает, выкладывая от трех до пяти видео ежедневно. Джулия постоянно заходит на ее страницу и видит, что число подписчиков продолжает расти. Кроме того, Кэсси убедила ее завести аккаунты в «ТикТоке» и «Инстаграме»[16], прежде чем разместила у себя фотографии с восторженными отзывами и ссылками. Один этот пост принес Джулии трех новых клиентов, которые упомянули ее у себя в «ТикТоке», и это продвинуло дело еще дальше. Порой Джулия думает, что случайно поменялась с кем-то местами.

Даже Эмма переменилась. Конечно, она по-прежнему хмурая, но уже не такая назойливая и даже не просит грудь в течение дня, только вечером перед сном, что Джулию вполне устраивает. Нет, ей даже нравится укачивать свою дочь по ночам и ощущать тепло ее маленького тела. Но во всем остальном Эмма перестала постоянно цепляться за Джулию, как детеныш коалы, и это позволило им обеим вздохнуть свободнее.

Доходов от съемок все еще недостаточно, чтобы выплачивать кредиты, и уже очевидно, что в какой-то момент им придется подобрать жилье поскромнее. Но Джулия не возражает. Дом лишь служит напоминанием о ее жизни под гнетом Маршалла. Но ее все равно тяготит мысль о переезде, поэтому она не спешит выставлять дом на продажу и искать новое место для жизни.

Этим вечером, пока Вера с Эммой гуляют в парке, Джулия редактирует фотографии, сидя за обеденным столом, и в какой-то момент ей слышится шум из дальней части дома.

Наверное, ветер, думает Джулия и продолжает экспериментировать с выдержкой. Но нет, теперь что-то стучит и скрипит. Джулия прислушивается, и по рукам пробегают мурашки. В доме кто-то есть. В горле болезненно пересыхает, и ладони намокают от пота, а она еще даже не встала со стула. Джулия осторожно поднимается, чтобы ножки стула не гремели по дощатому полу, затем оглядывается в поисках импровизированного оружия и берет вазу со столика. Затаив дыхание, она выходит из столовой и крадется по коридору.

Никогда еще он не казался таким темным и зловещим. Джулия пребывает в неком полуобморочном состоянии, но делает шаг, потом другой, сжимая вазу в потных ладонях. Под ногой скрипит одна из досок, и Джулия замирает, дыхание перехватывает, и ей слышится, будто в хозяйской спальне тоже кто-то замер. Если такое вообще может послышаться. А может, наоборот, стало слишком тихо, словно кто-то затаил дыхание и стоит с ужасом в широко раскрытых глазах.

Напряжение нарастает до предела, и Джулия инстинктивно принимает решение. Она срывается с места, одним прыжком преодолевает оставшееся расстояние до спальни и заносит вазу, готовая к бою.

В спальне никого. У Джулии вырывается нервный смешок, и она прислоняется к стене. Сердце колотится, тело трясет от адреналина. Конечно, в спальне никого. Что с ней не так? Джулия выдыхает и садится в изножье кровати, пытаясь восстановить дыхание. По крайней мере, будет о чем рассказать за ужином.

Но потом она замечает, что окно открыто нараспашку, и вымученный смех застревает в горле. Вера вот уже несколько недель как занимает спальню, и она любит оставлять окно чуть приоткрытым, чтобы поступал свежий воздух, но не настолько, чтобы слышать, как соседский терьер лает на белок. Но сейчас окно открыто полностью, и занавески колышутся на легком сквозняке, пробирающем до костей. Обхватив себя руками, Джулия подходит к окну и захлопывает его, убеждая себя, что Вера открыла его утром. Это самое очевидное объяснение. Она заставляет себя сделать глубокий вдох и выдох. Все в порядке. Все…

Взгляд падает на стопку листов посреди кровати. Джулия хмурится и берет листы в руки. Читает заголовок на первой странице:

Неозаглавленная рукопись

Оливер Р.Чен

Так, ладно. У нее в руках рукопись Оливера. Теперь Джулия припоминает, как он еще в школе постоянно что-то черкал в блокноте. По выходным они, бывало, садились в трамвай и сходили на какой-нибудь случайной остановке. Оливер находил скамейку и садился писать, в то время как Джулия фотографировала все вокруг, а затем они снова садились на трамвай и ехали до следующей остановки. Он никогда не показывал ей, что писал, только когда все закончит. Но потом Джулия стала встречаться с Маршаллом, и беззаботные выходные остались в прошлом, а со временем она забыла и про блокнот Оливера.

Наверное, следует проявить уважение и положить рукопись на место, но при одной мысли об этом Джулию захлестывает любопытство. Так радостно узнать спустя столько лет, что Оливер по-прежнему пишет. Что плохого, если просто заглянуть? Джулия садится в кресло и берет первую страницу.

Едва ли Дэвид мечтал быть младшим братом Рэндалла. И уж тем более близнецом. Мало что в жизни сравнится с ролью младшего брата-близнеца. Даже в детские годы было очевидно, что Дэвид – худшая версия, жалкое подобие Рэндалла. Если Рэндалл очаровывал всех вокруг своим бойким нравом, то Дэвид рос до того робким, что с трудом мог сказать людям «привет». Родители постоянно извинялись за Дэвида. «Простите, он стесняется». «Простите, он боится незнакомцев». В то время как Рэндалл улыбался своей фирменной щербатой ухмылкой, и все восклицали «О-ох» и забывали о существовании Дэвида. Впрочем, его это вполне