Через три дня, когда до северной границыоставалось полдня пути, Талиша упала на землю и отказалась идти дальше. Язагнала ее. Она внезапно упала посреди поля, подмяв меня. Я едва выбраласьиз-под ее горячего бока, слабо соображая хоть что-то. Глаза лошади сталикруглыми от ужаса перед надвигающейся смертью, а изо рта потекла пена.

--Ты что, миленькая,--пыталась я уговорить еевстать. --Поднимайся, отдохни и поднимайся. Нам нужно еще немного.

Но она лишь подергивала ногами и даже непыталась встать. Она умерла через час. Ее глаза так и остались открытыми, исинее небо, отражающееся в них, заволокло пеленой смерти. Это была еще одна неспасенная мной жизнь. Теперь надеяться мне было не на что. Я бесцельно побрелак северу, захватив с собой лишь меч и карту. Надежда на то, что я застанудоктора живым, таяла с каждым часом.

Моя правая рука была замотана лоскутом,оторванным от рубашки. Безымянный палец стал сизым, и чем дальше я удалялась отГавра, тем больше его кольцо обжигало мне кожу. Но я почти не ощущала этогожжения, привыкла к нему за эти дни. К тому же ныла и болела душа, было ли когдаобращать внимание на один распухший палец...

Я каким-то образом шла почти всю ночь и нарассвете, а к полудню, когда солнце не по-осеннему жарко стало палить, ногиперестали слушаться меня. Очень хотелось пить, но поблизости не было видно ниреки, ни ручья. Сверяясь по карте, я проходила по некошеной и непаханой землеДремучего Мира, не встречая на своем пути ни одной живой души. Что бы ниожидало меня в конце дороги, должна же она была когда-нибудь кончиться?

Но сколько ни приказывала я себе двигатьсявперед, после полудня, когда голова моя нагрелась как свечка и готова быларасколоться на части, в моих глазах появилась какая-то пелена, а в ушахзашумело море. Я попробовала разогнать пелену руками, но у меня ничего невышло. Она только окончательно загустела и стала непроницаемой. Перед тем, какпотерять сознание, я успела заметить, что падаю на землю...

Когда я снова открыла глаза, то увидела сначалакакую-то муть и туман, но присмотревшись поняла, что гляжу в небо и вижу кроныдеревьев. Видимо, было уже утро следующего дня, потому что вторым моим чувствомстал страшный холод, третьим, что онемели все части тела, и я ужасно неудобнолежу на спине.

Для начала я подняла руки и потянулась, услышавхруст суставов. Потом протерла глаза и повертела головой. Это занятие меня вконец утомило, и я снова опустила веки, чувствую невероятную слабость во всемтеле.

Через минуту очередь, наконец-то, дошла до ног.Я захотела распрямить их, но... о, черт! Преодолевая ужасную тяжесть головы иболь в спине, я села и поняла, что мои ноги туго стянуты кожаным ремнем. И туттолько боковым зрением увидела я стоящую чуть позади темную фигуру. Даже неоглядываясь, я сразу поняла, кто это.

"И что теперь?"--хотела я спросить унего, но ничего не вышло. В горле стоял сухой ком, и губы слиплись. Япопыталась откашляться, но все равно не смогла сказать ни слова. Я оставилапопытки самовыразиться и, чуть подвинувшись, прислонилась спиной к дереву.Только после этого я повернула голову в сторону Гавра.

Он, как всегда, стоял, скрестив руки на груди.С облегчением я заметила на его лице типичную ухмылку. Может он догадается самдать мне воды?

Наместник подошел ко мне, снял с пояса плетенуюфляжку и, вынув пробку, протянул мне. Я с жадностью схватила бутыль и сделалаглоток, предвкушая освежающую влагу, но горло обжег какой-то крепкий напиток. Ятут же закашлялась и отдала фляжку. Желудок противно заныл, но, кажется, ко мневернулась способность говорить.

--Мне бы воды,-- выговорила я с трудом.

Гавр, все еще не произнося ни слова и не гладяна меня, достал нож и разрезал ремни, стягивающие ноги. Потом рывком поставилменя, и я едва смогла удержаться. Конечности мои ничего не чувствовали, и кровьтолько начинала разбегаться по венам, покалывая и обжигая мышцы.

Я с трудом переставляла ноги, когда Гавр повелменя куда-то в чащобу, и мысленно прощалась с жизнью. Но страхи оказалисьнапрасными. Через пару минут мучительного молчаливого похода я услышала веселоежурчание лесного ручейка. Он подвел меня к нему и грубо толкнул. Я упала наколени и даже не обиделась на него, так мне хотелось пить. Гавр не промолвилеще ни слова и только молча смотрел, как я утоляю жажду.

Напившись вдоволь прохладной воды с травянымпривкусом, я умылась и даже, не смотря на утренний холод, обмакнула волосы. Севрядом с ручьем, я, наконец-то, задала свой вопрос:

--Ну, и что теперь?

--Ты умрешь,--ответил Гавр так бесстрастно, какбудто смертный приговор был для него каждодневным и обыденным явлением.

--Когда?--осведомилась я.

--Сразу после приема у Хозяина, то есть черездва дня.

--Отлично. А пока может я могу быть свободна?

--И не мечтай!

--Мне очень нужно, понимаешь?

--А не хочешь ли узнать, почему ты умрешь?

--У тебя всегда найдется причина. Да иобъяснение, как я полагаю, займет некоторое время, а его у меня нет. Я должнаспасти друга.

--Какого друга?--с неожиданной злобой спросилнаместник.

--Василиса хочет убить Ю-Ю. Я должна еговыручить.

--Ты говоришь ерунду. Этого не может быть.

--Неужели? Ты не знаешь об этом ничего?Странно. Твоя партнерша по коалиции не известила тебя?

--По какой еще коалиции?

--Против меня. Двое наместников на однубеззащитную девчонку: это не честно.

--Ничего подобного нет!

--А вот сейчас ты говоришь ерунду. Вы сВасилисой сговорились против меня и настроили всех дремучих. Знаешь, как этоназывается? Травля. Но не думайте, что вам легко удастся справиться со мной!

Меня снова обуяла порожденная обидой злоба. Какбы мне не хотелось, чтоб Гавр смотрел на меня с такой вот снисходительнойиронией. Его забавлял мой гнев. Он ведь знал, что я уже проиграла, и эти моислова сродни сбрасыванию с доски шахмат перед поражением. Выслушав менябезмятежно, он произнес:

--Ладно. Допустим, Василиса действительнозатеяла какую-то игру. С этим я еще разберусь,--сказал он и добавил ужебезапелляционным тоном:--Но это не освобождает тебя от ответственности за твоюпровинность.

Тут мне нечего было скрывать:

--Я ни в чем не виновата перед тобой. И небоюсь тебя!

Гавр присел рядом.

--Покажи-ка твою правую руку.

--Вот, посмотри,--удивилась я.

--Почему она забинтована?

--Потому что,--объяснила я, разматываятряпку,--твое проклятое кольцо стянуло мне палец.