– Ну, будет, девочка. – Сабир не хотел представлять рассказ дочери в красках и знать какие-то подробности. – Все, что нас не убивает, делает нас сильнее, разве нет?

– Пожалуй, – отставила бокал, – нам всем надо отдохнуть и хорошо выспаться. Мы ведь можем полагаться на твоих караульных, отец?

– Конечно.

– А на твоих союзников? – требовательно спросила молодая женщина. Сабир прочистил горло и подтвердил. – Тогда, брат, проводи меня к шатру. Да благословит тебя Мать Сумерек, отец.

– Благослови Иллана и Акаб, Бансабира, – улыбнулся тан. В этот момент никому и в голову не пришло бы называть его свирепым или грозным. – И не забудь, завтра утром ваш поединок, после жду тебя на собрании. Обговорим твои обязанности и охрану.

– Как скажешь.

Бану вышла. Стоило отодвинуть полог отцова шатра, в лицо приятно дохнуло ночной прохладой и свежестью реки.

– Похоже на запах Великого моря, – проговорила женщина едва слышно. Стояла, пошатываясь. Брат поддерживал за локоть. – Пойдем.

– Угу.

Шатер Бансабиры – довольно большой, прикинула женщина, – и впрямь стоял неподалеку от отцова и братова. Внутри было все необходимое – ложе для сна, пара походных табуретов, маленький сундук для вещей, в котором лежало первоклассное оружие и кожаные перевязи; невысокий круглый стол для еды, письменные принадлежности, кувшины с водой, ночной горшок, таз. Туда-сюда сновали две служанки-пленницы. Бану не стала выслушивать их имен и приветствий.

– Завтра, – тихонько осекла и выставила всех за полог.

Оставшись наедине, Русса упал на колени рядом с сестрой – женщина вспомнила, как когда-то давно так же вел себя Астароше – и стиснул запястья вытянутых вдоль тела рук. Не поднимая головы, затараторил:

– Прости меня, Бану, прости, прости, прости!..

Бансабира не знала, как повести себя. В храме почти не учили, чем отвечать на горячность и искренность, и весь ее в этом опыт – дружба Шавны, любовь Астароше и ненависть к Гору.

– Русса, милый, встань, пожалуйста.

– Прости меня, Бансабира!

– Хотя бы посмотри на меня.

– Я обязан был тогда спасти тебя! Я обязан был умереть сам, но спасти тебя!

– Но я ведь не умерла, родной. – Бану невольно улыбнулась: Русса не видел и, кажется, не слышал ее.

– Я… Праматерь, если бы ты знала, что я чувствовал, когда увидел, как за тобой погнались два здоровенных воина! За тобой, за крохотным ребенком!

– Ну, я чувствовала то же, когда видела, как другие обложили тебя.

– Я не должен был допустить этого! Ты… у тебя на глазах погибла твоя мать, и я…

«Да я ее и не помню совсем. Разве что ее любовь…»

– …Я должен был…

– Как ты выжил, брат?

– Мне в голову не могло прийти, что семилетняя девочка сумеет выжить! Иллана, я счастлив!

«Точно, – опять улыбнулась молодая женщина, – совсем меня не слышит. Прямо как Гор – не умеет слушать, а только торопится сказать, что думает сам. Возможно, все мужчины таковы. Интересно, и Астароше?»

– И я недостоин твоего прощения, Бану! Нет, мне… мне нельзя звать тебя так… Я же клялся… Преступил обет… Акаб, я жалок. – Русса все плотнее прижимался темечком к бедрам сестры, все ниже опуская голову. – Мне положено звать тебя «танин Яввуз» или «госпожа».

– Идиот… – Странно, она часто говорила это слово, но никогда – с такой нежностью. Собственный голос показался чужим. И впрямь, что сейчас надо сделать?

«Ты старше меня на десяток лет, а все еще такой мальчишка. Ты точно так же не знаешь, что делать сейчас».

Не то по-сестрински, не то по-матерински, Бансабира, высвободив руку, положила ладонь брату на голову, специально путаясь в густых вьющихся волосах.

– Посмотри на меня, – поднял голову Русса.

Бану опустилась, сев напротив, приподнялась на колени и поцеловала брата в губы. Отстранилась, разглядывая дорогое лицо:

– Я тоже люблю тебя, Русса.

Мужчина молчал, но челюсть едва заметно задрожала.

– Все остальное я сказала тебе еще там, у костра, в ожидании лошадей. Мне нечего прощать. – Бансабира улыбнулась, а Русса заплакал.

Бансабира поднялась рано. Она уже надела форму из той мягкой черной ткани, которую используют для пошива одежды в храме Матери Сумерек, когда из-за полога донесся надтреснутый мужской голос:

– Тану, прошу, простите, меня зовут Юдейр. Тан назначил меня вашим оруженосцем и велел передать завтрак и женский доспех для утреннего поединка.

Бану вздернула бровь, немного задержавшись с ответом:

– Войди.

Вошел юноша – светловолосый, долговязый, лет семнадцати. С пронзительными глазами цвета спелой бирюзы. И как на этом полудрагоценном камне нередко мерцали черные жилки, в ярко-голубой оправе горели звеняще-черные сердца зрачков.

«Славно сложен», – мгновенно оценила Бану, окинув Юдейра взглядом с головы до ног.

Паренек поклонился. В руках у него был только доспех.

– Прошу простить, тану, слуга с едой ждет у шатра.

– Прекрати извиняться не по делу. Занеси еду, а доспех отдай, у кого взял. Мне не нужен.

Юдейр оставил доспехи на земле; тарелку с хлебом и остатками вчерашнего запеченного мяса и кубок с ячменным пивом поставил на стол. Бану тут же взяла сосуд и пригубила.

– Пиво можешь выпить сам. Принеси воды.

Юдейр повиновался:

– Как скажете. Простите, тану, я тотчас исправлюсь.

– Я уже сказала, чтобы ты не извинялся на пустом месте. И ты ошибаешься, я танин, а не тану.

– Никак нет, госпожа. Этим утром тан Сабир дал указание обращаться к вам не иначе как к тану и закрепил за вами полноправное совладение танааром.

Юдейр выходил из шатра, пятясь. Не будь Бану шокирована, она бы засмеялась от неуместного раболепия мальчонки. Хотя какой мальчонка – он же старше ее, сообразила Бансабира.

Стало быть, тану? Вот так сразу? Но ведь отец совсем ничего не знает о том, чем она стала… А что, если он разочаруется, когда поймет? И что может его разочаровать? Ее поражение или победа над Руссой? Вот же дрянь…

Юдейр вернулся с бокалом воды:

– Прошу вас, тану.

– Спасибо. И убери доспехи хотя бы в тот сундук, я их всяко не надену.

– Прошу про…

Бансабира бросила на юношу до того выразительный взгляд, что Юдейр осекся.

– Тан Сабир настаивал, чтобы вы обязательно надели лучшие женские доспехи, что у нас есть. Вернее сказать, они не совсем женские. Просто это самый подходящий для вас размер, он немного мельче обычного мужского, но в армии достаточно молодых бойцов вашего сложения.