– Не задерживайся. – Сабир легонько хлопнул дочь по плечу и вышел, оставив еще несколько минут распознавать некое странное ощущение в груди. Собравшись, Бану потерла ладошкой область под ключицей и позвала:

– Юдейр! – Парень, ожидавший все это время снаружи шатра, зашел и окаменел. – Помоги.

– Э-э-э… тани… тану. – Оруженосец сделал пару робких шагов.

Женщина швырнула ему небольшую склянку с темно-синей пастой, выуженную из сумки вслед за бинтами. Дрожащими пальцами мальчишка вцепился в сосуд, неотрывно глядя на зажатую тару и не смея поднять глаз на Бану. Юная танша села на табурет, где прежде сидел отец.

– У меня под лопаткой есть шрам… – «Один из последних, что оставил Гор, скотина». – Он еще время от времени открывается. Замажь густой полоской. – Не дожидаясь ответа, потянула заправленный край ленты у груди, и повязка распалась. – Чем дольше ты будешь там стоять, тем больше вероятность, что тебе самому придется объяснять тамну, отчего я так задержалась. Шевелись.

– Д-да, гос-п-пожа. – На трясущихся ногах Юдейр приблизился, присел, упершись расставленными коленями в застланную войлоком землю, зачерпнул на палец мази и замер. Под лопаткой Бану из поперечного рубца и впрямь сочилась сукровица.

– Юдейр, – успокаивающе протянула Бансабира, – я затылком чувствую, как ты покраснел. Но это отныне – твоя работа, и относись к подобным вещам соответственно.

– Я… понял, госпожа. Но, возможно, было бы лучше попросить кого-то из женщ…

– Я уже говорила, что легиона наблюдателей и шептунов у себя в шатре не потерплю, одного вполне хватит. Так что мажь.

– Угу.

Стоило юноше дотронуться до женской спины, тело под пальцами судорожно сжалось.

– Жгучая, зараза, – скривилась Бансабира. Юдейр чуть было не извинился, но вовремя замолчал. – Из какого ты рода, Юдейр? – внезапно спросила женщина, слушая, как парень закручивает крышку склянки.

– Не знаю, госпожа.

«Вот так новость», – изумилась молодая женщина.

– Ваш отец взял меня на воспитание вместе с другими мальчишками, когда мне было девять. Мои родители погибли еще до войны, я их помню, но плохо. Ваш отец давно уже повелел подбирать сирот-мальчишек по всему танаару и воспитывать в военной академии дома Яввуз.

Бану едва заметно кивнула – отличный ход. С детства давать нищим и потерянным кров, еду, оружие, коня, если повезет, в обмен на повальную и непоколебимую верность.

– А остальные? Такие же, как ты?

– Думаю, да. Во всяком случае, никто из тех, кто помнит семью, не происходит из благородных.

Бансабира ничего не сказала, протянув оруженосцу длинную черную ленту.

– Я?! – Для пущей убедительности юноша отступил на шаг.

– Чем быстрее привыкнешь, тем будет проще, – встала, не оборачиваясь, и подняла руки. – Затягивай туго.

Юдейр, пунцовый, как вываренный рак, ни разу не поднял бирюзовых глаз, пока кругами обходил госпожу (Бану крепко удерживала один край ленты), наматывая бинт. Но, учитывая, что семнадцатилетний оруженосец возвышался над тану на полголовы (и обещал вытянуться еще), голодный взгляд неминуемо натыкался на женскую грудь всякий раз, когда юноша оказывался спереди.

– Туже, – наставляла Бану время от времени.

Наконец замер с концом бинта меж пальцев.

– Кончилась, – промямлил неопределенно.

Бану, усмехаясь, взяла из рук оруженосца кончик ткани, завязала тугой двойной узел с тем, что держала сама, и заправила за край повязки.

– Неплохо, – ощупала перевязь.

– Могу я спросить, госпожа?

– Попробуй.

– Зачем вы это делаете?

Бану пожала плечами:

– Да мы все в храме так делали, с двенадцати-тринадцати лет. Для удобства. Пока война не кончится, нам, женщинам, в прямом смысле не дышать свободно. Всегда сочувствовала тем, у кого они слишком большие, – положила левую руку на грудь. – Одежда, – напомнила женщина, – там есть сменная.

Юдейр принялся одевать госпожу, по-прежнему нещадно краснея. Бансабира была уже почти полностью собрана, когда нарушила тишину:

– Ты все еще смущаешься оттого, что я делаю из тебя служанку?

– Не в этом дело, тану Яввуз, просто я ведь обучался как воин и приставлен к вам оруженосцем, а не…

– Ты, кажется, не представляешь, как много болтают обычные женщины. А у тебя, думаю, ни язык не повернется, ни компании не сыщется, чтобы обсуждать, что я ела на завтрак или когда у меня текла кровь. Заставишь объяснять подобное еще раз – зубы вышибу, честное слово.

Юдейр затянул вокруг стройного крепкого стана широкий кожаный пояс, застегнул вокруг покатых бедер еще один, с коротким мечом и кинжалом. И наконец отошел, склонившись. Бансабира шустро распределила в одежде шесть начищенных ножей.

– Вы позволите? – спросил он осторожно. Кажется, краска начала отливать от молодецких щек, несмотря на опущенную голову.

– Говори, – кивнула царственно.

Юноша заговорил тихо.

– Сегодня… в бою… – добавил еще тише, – вы были великолепны, – вообще прошептал.

Бану не ответила – вздернула голову и прошла мимо, бросив:

– Не забудь, что к вечеру ты должен уметь заплетать волосы.

«Надо найти ему женщину, – подумала сразу, как вышла, нахмурившись. – А то, того гляди, достоинство о собственный доспех сломает».

После собрания командиров Маатхас один задержался в шатре старшего товарища и союзника.

– В чем дело? – спросил Свирепый.

– Всего один вопрос, Сабир. Ты уверен, что она твоя дочь? – Мужчина кивнул в сторону полога, через который несколько мгновений назад вышла Бану.

Сабир хмыкнул:

– Я ведь объявил ее тану, разве это не ответ на твой вопрос?

– Потому я его и задаю, – уточнил тан Лазурного дома.

Сабир потрепал тана по плечу:

– Не сомневайся, Сагромах. Родители всегда узнают своих детей. Станешь отцом – поймешь.

Сабир вышел на воздух, не беспокоясь о том, что в его шатре остается посторонний. Маатхас только бессмысленно качнул головой, замерев.

Вечером того дня Бансабира одиноко сидела в шатре, закинув ноги на стол, – после утреннего собрания женщина отправилась тренироваться, пешей и верхом, и теперь мышцы приятно ныли. Русса выказал желание упражняться с сестрой – вместе со всей личной гвардией тана Сабира из почти двухсот бойцов. Женщина пожала плечами – не против, ей все равно. Работала тану, как привыкла, без оглядки на других, самозабвенно оттачивая удар за ударом, выстрел за выстрелом. Но остальные оглядывались часто, неизменно в ее сторону.

Согнулась, притянувшись к ногам: рядом с отекшими конечностями стоял кувшин с пивом, оставленный для тану Юдейром, после того как оруженосец неумело заплел первую в жизни косу. Бану подлила напитка в серебряный кубок и, поднеся к губам, вновь откинулась на грубовато сделанную спинку походного седалища.