На стереосистеме он обнаружил телефонную книжку, потом тщательно обшарил всю комнату. В ящике с носками отыскался черный блокнотик с именами и телефонными номерами. Среди пластинок Пато обнаружился пустой конверт, пластинки в нем не было. Зато было что-то другое. Кадиш сунул руку внутрь и извлек пакетик с марихуаной, половину косяка и трубку. Косяк он положил в карман, остальное убрал обратно. Решил: раз это курево, почему бы не покурить, и если ему станет легче – уже хорошо. В коробке из-под обуви лежали фотографии Пато и его друзей. С тяжелым сердцем он добавил их в общую стопку. На стене около кровати была приклеена скотчем фотография Пато и Рафы, они раскачивались на перекладине футбольных ворот. Эту Кадиш решил не трогать.

Он выудил из кармана косяк, закурил. Все болело, но боль потихоньку отступала. Его беды никуда не делись, но мир, в котором они на него навалились, уже не казался таким жестоким и безжалостным. Он устал. А что, если он заснет и проснется только утром? Нет, этого он не допустит. Он постарался устроиться поудобнее на кровати Пато. Левая сторона тела болела не меньше правой. Как голову ни поверни, язык кровоточит. В конце концов он поставил ноги на пол, лег, прижав плечи к матрасу: в таком положении, если кровь и будет течь, он не захлебнется. Потом встал, поставил пластинку. И не один час слушал в наушниках музыку Пато, пытался вникнуть, что там к чему, понять хотя бы, о чем там речь.

Кадиш – он старался и сумку нести так, чтобы инструмент не позвякивал, и ступать как можно тише – почти дошел до входной двери, но тут его напугала Лилиан. Он-то думал, что она давно спит, а она сидела в кресле в гостиной, в полной темноте.

– Будь осторожен, – сказала Лилиан, снова удивив его.

Раньше, когда он уходил на кладбище, она никогда не выказывала бепокойства. И про его новый заказ она ничего не спросила.

– Всё не спишь? – спросил Кадиш.

– Ты не представляешь, как наша улица мало-помалу меняется, даже когда никакого движения нет.

Кадиш опустил сумку на пол и на всякий случай загородил ее. Лилиан незачем видеть, что он туда напихал.

– Ты не сказал, что у тебя новый клиент.

– Эта тетка поклялась, что заплатит наличными, – сказал он. – Завтра в карманах будут звенеть денежки. И еще надо решить, что делать с тем золотом.

Лилиан переменила позу. Она не сказала мужу про выходное пособие. Ее жестяная коробка снова была полна – сразу от Густаво она отправилась в банк. Морозильник безнадежно замерз, поэтому Лилиан обернула коробку тряпицей и поставила под раковину. В квартире были и другие тайники. Держать деньги в одном месте нельзя.

– Крах нам не грозит, – сказал Кадиш. – Мой бизнес оживет, вот увидишь.

– Даже когда Пато вернется, сомневаюсь, что сыновья шлюх, эти нежные создания, которым есть что терять, станут к тебе в очередь. Ведь за что они тебе платят? Не за то, чтобы попасть в переплет, а за то, чтобы не привлекать к себе внимания, жить спокойно.

– Да, спокойствие – это всё, – сказал Кадиш. – И я не о Пато сейчас говорю, а о нашей улице: чего только тут не творится, и все шито-крыто.

– Иди, Кадиш, долби своим долотом. Только имей в виду – про Пато уже все знают. У евреев новости не залеживаются.

– Все наладится, – заверил жену Кадиш. – Я о нас позабочусь.

– Я не жалуюсь. Пато вернется – начнем с нуля. Небось не впервой. Откроем новую страницу, все вместе. Жду не дождусь, когда наступит утро: о работе думать не надо, впереди – только Министерство юстиции. Пока буду ждать добрых вестей, прочитаю все книги Пато. Начитанная мама – вот уж он подивится, когда вернется.

Кадиш взял сумку.

– Я понимаю, почему для тебя ночь – лучшее время, – сказала Лилиан. – А на меня ночь всегда действовала гнетуще. Но она и обнадеживает, хотя бы потому, что наша плоть бунтует против природы, сопротивляется забытью.

– Пока город спит, можно много чего упустить.

– Вот я и не буду спать, буду бдеть, – сказала Лилиан. – Кто знает, может, в Министерстве юстиции колесики уже закрутились. Вдруг эти трусы выпустят его уже сегодня?

В закутке управляющего рядом с вестибюлем обнаружилась бутылка скипидара. Кадиш сложил вещи Пато горкой на решетке в центре вентиляционной шахты, облил их скипидаром, обернул в сегодняшнюю газету, поджег ее с краев. И расположился на своей мавританской скамье.

Лилиан права – терять им нечего. Если они не могут защитить Пато, зачем Кадишу скрываться и жечь книги в ванной комнате? И даже если, готовя на кухне, он подожжет себя и запоет гимн, соседи побоятся высунуть нос. Прибежит к нему на помощь только Лилиан.

Кадиш знал: она не поймет, что на него нашло, почему он делает то, что делает. Он жег костер не ради Пато, Лилиан или себя, а ради других. Если Лилиан думает, что у него нет сердца, пусть живет по своим понятиям. Зачем ей, в конце концов, эти дорогие как память вещи, если Пато скоро вернется? Сиди в своем кресле, скажет он ей. Смотри на улицу. А то Пато ночью вернется, а ты и не заметишь.

Прежде чем отправиться на кладбище, Кадиш еще постоял, уже с сумкой в руке, – любовался костерком. Дым поднимался с дворика идеальным столбом и, не отклоняясь, не изгибаясь, уносился в небо. Он проверил сломанный ноготь на большом пальце, отгрыз его с края. Поглядел напоследок на свой балкон. Пусть Лилиан выйдет, подумал Кадиш. Пусть увидит, на какие жертвы он пошел.

Почему в эту минуту Кадиша нет рядом? Лилиан нужно было с кем-то разделить обрушившуюся на нее радость. Два дня в Министерстве юстиции – и человек с планшетом вернулся! Он подошел к ней и коротко кивнул – так в нормальном мире приветствуют друг друга люди, у которых есть дела.

– Госпожа Познань, – сказал он, – ваши бумаги пришли.

– Я их получу? – спросила она. – Это же не просто «в списке задержанных не числится»?

Молодой человек, весь наглухо застегнутый, с непроницаемым, ничего не выражающим лицом, поставил сумку Лилиан на пол и сел рядом.

– Вам выписали habeas corpus, – сказал он, – в связи с арестом, засвидетельствованным… – Он замолчал, стал листать бумаги – искал фамилию булочницы. Потом, как и в прошлый раз, попросил подписать здесь, здесь и здесь.

– Что мне делать дальше? – спросила Лилиан. Спросила для порядка, спокойно.

– В общем-то, ничего.

– Но каким должен быть следующий шаг?

– Заявителю не следует ничего предпринимать. Теперь очередь за правительством, оно должно либо дать ответ, либо предъявить человека.

– А оно это сделает? – спросила Лилиан. Ее пробрала дрожь. – Вы это сделаете?

– Я? – Чиновник искренне изумился. – Я такие вещи не решаю. – Он посмотрел на Лилиан – ее уже заметно трясло. Он надул щеки и медленно выпустил воздух. Перевел взгляд на женщину, сидевшую напротив Лилиан. До этого та делала вид, что ничего не слышит и не видит, но тут поднялась и ушла. – Обычно мне никакие подробности не известны.