И Лилиан поняла, что им нужно уходить.

– Включите музыку погромче, – попросила Лилиан. – Пусть играет, слушайте.

Водитель покорно прибавил звук.

Лилиан обняла девушку, – они были на заднем сиденье. Прижала к себе, и та не отодвинулась.

– Не в моем доме, – зашептала Лилиан. – Скажи мне, что ты там не была. Не была у моей булочной. Не была в моем квартале. – Девушка отстранилась. – Ладно, – сказала Лилиан. – Ш-шшш. – И снова с силой притянула девушку к себе. Погладила ее по голове, по свалявшимся, склеившимся волосам. – Ш-шшш. Прости. Больше спрашивать не буду.

Девушка жила в Бельграно, в хорошем районе. В полицейском участке она не захотела сказать, где именно, и полицейскому пришлось записать для Лилиан адрес.

Лилиан смотрела, как мимо проплывает город.

– У меня есть сын, – сказала она, – такой же, как ты. Его тоже где-то держат. – Она покачала девушку, заворковала: – Ты Пато не встречала? Парень по имени Пато тебе не попадался? Худющий, с копной волос. – Лилиан улыбнулась. – И с носом. Здоровенным носом. – Лилиан выгнула шею – так, что стало больно. Ей не хотелось отпускать девушку, отнимать ухо от ее рта: вдруг та что-то прошепчет под грохот музыки?

– Ты же свободна, милая, – увещевала Лилиан. – Худышка, скажи, не бойся.

И еше несколько минут Лилиан крепко держала девушку, прижимая ухо к ее теплым губам.

– Они в тебя такое суют, вы даже не представляете, – вдруг сказала девушка. – Много всякого, и их так много.

– Что такое ты говоришь? – поразилась Лилиан. В этот день столько всего произошло, что ее мозг отказывал.

– Электричество, – пояснила девушка. – Его втыкают в тебя. – Девушка обхватила голову Лилиан руками. Прижала нос к носу, лоб ко лбу, глаза к глазам Лилиан и, часто мигая, сказала резко и внятно: – Я беременна от электричества.

Лилиан ничего не понимала. Что означают эти слова, почему из этого теплого рта идет такой холод? Этому ребенку отшибли что-то очень важное. И хотя от девушки веяло холодом, в Лилиан проснулась любовь к ней. Она привлекла ее к себе, стала растирать обеими руками, пытаясь как-то отогреть.

– Доченька, – прошептала Лилиан. – Откинься назад, девочка моя.

Девушка откинулась на сиденье, обмякла, и Лилиан еще крепче прижала ее к себе.

– Ш-шшш, – бормотала она. – Доченька моя. Скоро приедем, скоро будем дома.

Удачный вечер, удачный день. Кадиш справился с работой, получил деньги и выложил перед Лилиан симпатичную пачку банкнот – пусть полюбуется! Но Лилиан бросила на нее бланки из Министерства юстиции.

– Посмотри, что с нами делают, – сказала Лилиан.

Кадиш взял листок и, как и полицейский, увидел, что из-под одного имени проглядывает другое.

– Это возмездие, – продолжала Лилиан. – Все эти трупы с кладбища Благоволения, зарытые в безымянных могилах. А у нас наоборот – кроме имени ничего не осталось. Будь она проклята, эта твоя работа, – добавила она. – Из-за нее наш дом проклят.

Раньше Лилиан в такой безысходности Кадиш не помнил. Она и в мыслях ничего подобного себе не позволяла.

– Подумаешь, отлетел кусок камня, – сказал он. – Тоже мне, ущерб.

– Он едва начал говорить, как вы стали ругаться. Не думала, что на ненависть ты ответишь ему ненавистью. Думала, это у тебя так, показуха. Наезжаешь на него с горя. Но теперь, Кадиш, я все поняла. Это твоих рук дело. Ты навлек на наш дом проклятие, а потом еще и дверь открыл. Ты этого хотел, и твое желание исполнилось.

Она не могла знать, что из всего ее мира проклятий и предрассудков, где нельзя рассыпать соль и переступать через чьи-то ноги (во что он ничуть не верил), в одно он все же верил. В ту последнюю ночь он сказал сыну: лучше бы ты не родился.

– Заткнись, – велел Кадиш.

И для верности накрыл ее рот рукой и зажал. А сам попробовал успокоить ее – и себя – разговором.

– Есть новый план, – объявил он, и голос его истерически взлетел. – Поверь мне, Лилиан. Все поправимо.

Лилиан сбросила руку Кадиша.

– Что мы можем сделать? – спросила она. – Снова пойти в Министерство по особым делам? Я скорее умру.

– Девушка, Лилиан. Вот реальное доказательство, и оно куда весомее, чем слова булочницы или фотография с большим носом. Увидишь. Она скажет правду и спасет нас. – Тут до Кадиша дошло. – Надо было привезти ее сюда. А ты ее отпустила.

– Девочка у себя дома, в родных стенах. Иди и забери ее, если такой умный. Она совершенно раздавлена. Ее просто нет.

– Ты тоже за кое-что в ответе. Сегодняшний кошмар, эта мука – тут и твоя вина.

Но Лилиан ни в чем каяться не собиралась.

– Я совершила всего одну ошибку – оставила тебя и Пато без присмотра.

– Не одну, – возразил Кадиш. – И вот результат – это страшное разочарование. Из-за кого мы поверили, что все кончится хорошо, как не из-за тебя. И с самого начала все делали по-твоему. Так что давай, скажи мне, что делать дальше.

– Идти к евреям.

У Лилиан редко такое получалось. Это Пато был мастер пнуть Кадиша в самое больное место. Теперь это удалось Лилиан, и, как в случае с Пато, он, не подумав, яростно выкрикнул:

– Да пошла ты!

– Если кто и поможет нам найти сына, так только они. Еврей в безопасности только среди своих. – И с неподдельной грустью в голосе сказала: – Я бы никогда не отошла от них, если бы не ты.

– Они сами от нас отошли. И ты хочешь идти к ним на поклон?

– Думаешь, они будут злорадствовать? За кого ты их принимаешь? Мы остались одни, Кадиш. Кто еще протянет нам руку?

– Тебе кажется, это единственный ответ, а я тебе говорю: этот ответ неправильный. Пожалеют – еще не значит, что примут. А кроме жалости ты от евреев ничего не дождешься.

– Они нам помогут.

– Они сделают вид, что сочувствуют, а сами подумают: небось парень попал в беду не случайно. Не иначе как получил по заслугам. Они будут спасать только тех, кто, по их мнению, ведет себя как подобает.

– Не смей говорить так, будто Пато нет. Не смей говорить так, будто у нас нет сына.

– Его нет, – сказал Кадиш.

Лилиан вскочила, влепила Кадишу пощечину.

– Признать факт еще не грех, – сказал Кадиш. – Пока мы не найдем Пато, его нет.

– Послушай, – прошипела Лилиан. – Он есть, заруби себе это на носу! И он скоро вернется!

Кадиш хотел было возразить.

– Я не закончила! – орала Лилиан. – Мы евреи, Кадиш. Ты можешь не считать себя евреем, но для них ты – еврей. И для правительства, и для тех, кто держит нашего сына.