Ким, но реакцией Ким было трахнуться со мной до одури и продолжить трахаться до тех пор, пока я позволял ей. В данном случае это было совсем не так.

«Ты должна была остановить меня. Ты должна была просто сказать «нет» и все!».

«Ты так меня возбудил, что я полностью потеряла контроль! Мне так стыдно, что я занималась с тобой сексом».

«Почему стыдно?»

«Потому что ты еще не мой парень; потому что тебя не будет после этого года. Я хотела дождаться парня, с которым я могла бы быть долго-долго. Теперь я не могу».

Она была права. Я не мог вернуть ей девственность, так же как не мог вернуть ее Бекки. Конечно, Бекки сама решила отдать мне девственность; Анни ни разу не дала мне понять, что хочет быть девственницей для своего будущего спутника жизни. Я знал таких девушек дома, и они были прямолинейны, настолько, что об этом знала почти вся школа. Это были девушки, которых ты не пригласишь на свидание, если хочешь трахнуться до брака.

С моей точки зрения, это казалось плохой идеей, но опять же, возможно, я сам был плохим судьей, потому что я лично сделал это невозможным для более чем дюжины девушек. Конечно, они хотели этого, но я мог понять, как люди могут возложить вину на меня. Джойс так и сделала, в какой-то степени. Это лишь подтвердило тот факт, что я в сложной ситуации.

«Ты должна была сказать мне, когда мы начали встречаться. Я знаю, как соблюдать границы. Я знаю, что значит «нет».

«Слишком поздно», — сказала Анни с покорностью. «Мы сделали это».

«Да, мы сделали. И что же нам теперь делать?»

«Думаю, ты теперь мой парень, пока не вернешься домой, а потом нам придется выяснить, что будет после этого».

Парень? О, черт возьми! Я ступил на минное поле! И я пропустил подсказки. После нашего поцелуя на вечеринке, несмотря на то, что я был пьян, она начала относиться ко мне как к парню. Это было гораздо хуже, чем я думал.

«Парень? Типа как постоянный парень? Моногамно?»

«Конечно! У нас был секс! Я не могу просто так сделать это с кем-то, кто не является моим парнем!».

Я понял, что разговор быстро перейдет в неприятное русло. Я чувствовал это всеми своими костями. И если бы мы продолжили разговор сейчас, то пропустили бы учебный день. Я не хотел этого.

«Может, поговорим после уроков? Мы и так опаздываем на пятнадцать минут».

Она помолчала мгновение, потом сказала: «Хорошо. Мы можем поговорить после уроков».

Она обняла меня по дороге обратно в школу. Я не видел другого выхода, кроме как сделать то же самое, потому что не хотел усугублять проблему. Ну, не сейчас. Все станет еще хуже. Ситуация станет чрезвычайно гадкой. Но теперь у меня было время подумать. Сосредоточиться на школьной работе будет непросто, но тестов и контрольных работ не было, так что я смогу справиться, просто держа язык за зубами.

Это сработало, потому что в шведских классах, в отличие от американских, ученики активно добивались внимания учителя, зовя его, когда поднимали руки, и никто из моих учителей никогда не обращался к тем, кто не поднял руку. Это было противоположно моему опыту дома, где учителя обращались к людям наугад даже без поднятой руки.

Мы вернулись в школу пешком и я обнаружил, что Говерту было все равно, что мы опоздали. Мы вошли в школу, заняли свои места, а он не сказал ни слова, даже не остановился и не замедлил преподавание. В школе Милфорда мне пришлось бы посетить офис, чтобы получить пропуск за опоздание. В конце урока тоже ничего не было сказано.

Сюзанна Фьельман остановила меня в коридоре между уроками и спросила, все ли в порядке, потому что, по ее мнению, Анни была очень расстроена. Я согласился, что Анни расстроена, но мне нужно поговорить с ней после уроков, чтобы решить проблему. Сюзанна, к счастью, оставила это без внимания.

После урока шведского языка я вернулся в Шиллерску и вместо того, чтобы использовать свободное время в компьютерном классе, я пошел посидеть в студенческом кафетерии, чтобы подумать. К счастью, никто не беспокоил меня, пока я пил чай и обдумывал свои варианты.

Одно было ясно точно: я не был заинтересован в постоянных отношениях с Анни. Во-первых, у меня была Пия. Во-вторых, я собирался домой и не был заинтересован в межконтинентальных отношениях на расстоянии. В-третьих, секс для меня не значил того же, что для Анни, и я не испытывал к ней никаких особых чувств.

Размышляя о случившемся, я понял, что весь мой подход к сексу изменился, и я подумал, не было ли ошибкой слушать Дженнифер в этом вопросе. Советы Дженнифер в конечном итоге всегда оказывались разумными, за ярким исключением Бекки. Дженнифер говорила мне не раздумывать, а просто действовать. Она использовала самую лучшую палку-аргумент, чтобы вбить в меня это — если я буду слишком много думать, я полностью испорчу первый раз Стефани.

Но и чрезмерные размышления и потребительский подход — это две крайности, истинный ответ был где-то между ними. Возможно, именно это Дженнифер пыталась показать мне, возможно, трудным путем. Я, похоже, учился всему только трудным путем, так что, возможно, это и было ее намерением. Если бы я хотя бы раз спросил Анни о сексе заранее, хотя бы спросил ее во время первого сеанса поцелуев, хотя бы прямо перед тем, как вогнать в нее свой член, мы, возможно, отошли бы от края обрыва, с которого мы прыгнули.

Найти ту самую точку на спектре этих двух крайностей было нелегко и я понял, что она будет меняться в зависимости от обстоятельств и людей. В случае с Ким было просто. Мне не нужно было спрашивать, потому что она сказала мне показать ей, как хорошо это может быть, а затем, честно говоря, потребовала, чтобы я трахнул ее. Анни не сделала ничего подобного и я совершенно неправильно оценил ситуацию.

Или нет? Дала ли она мне хоть малейшую подсказку, прежде чем я раз и навсегда разорвал ее девственную плеву, что она не хочет этого делать? Нет. Я был уверен, что нет. На самом деле, то, как она начала проявлять физическую близость со мной, взяв мою руку, целуя и обнимая меня, говорило мне об обратном — она хотела этого. Я совершил столько ошибок из-за чувства вины за лишение девственности Бекки, что решил прямо здесь и сейчас, что не стану