к этапной[712]. Эта инсталляция также была выстроена в мастерской, однако отличалась от предыдущих произведений тем, что представляла замкнутое, огороженное пространство. Сама комната инсталляции (370 × 244 × 280 см) – замкнутый четырехугольник без потолка, имевший дверной проем, частично закрытый досками. Оставшаяся щель была прикрыта «доской» из плотного картона. Пол, как отмечал в описании сам автор,

в случае демонстрации «Комнаты» на выставке, в музее и т. д. – должен быть такой же, как в моей мастерской, т. е. грязный, в пятнах, состоящий также из сбитых досок, может быть покрыт старым линолеумом[713].

Ил. 28. И. Кабаков. «16 веревок». 1984. Из архива Ильи и Эмилии Кабаковых.

Внутри комнаты, стены которой были оклеены плакатами в три яруса, находился всяческий хлам: раскладушка, ботинки, посуда, стулья. К стенам были прикреплены чертежи, свидетельствующие о подготовке неизвестного жильца к полету, осуществленному 14 апреля 1982 года. Вверху на растяжках висело некое приспособление с диванными пружинами. В комнате находились также картина, подаренная жильцу и изображавшая момент взлета в космос ракеты – одной из кремлевских башен, – и освещенный лампочкой макет окружающего квартала, причем из крыши дома, где располагалась комната, «возносилась вверх кривая металлическая лента, возможно, изображающая траекторию его [жильца] будущего полета»[714].

Внешняя стена комнаты одновременно представляла собой часть коммунального коридора, на стенах которого висели шапки и куртка. Рядом с «Комнатой» стояла ширма с текстом, в котором излагалась история комнаты и ее обитателя, решившего улететь в космос. Из текста становилось ясно, что «приспособление» на растяжках – не что иное, как катапульта, которая должна была позволить безымянному обитателю комнаты подняться на высоту 40–50 метров, где он рассчитывал «попасть в поток энергии, сквозь который к этому моменту проходит Земля, двигаясь по своей эклиптике», и унестись в космос. Приводились также комментарии (милицейские показания) трех соседей улетевшего жильца – Николаева, Старцевой и Голосова, – в которых была рассказана история его подготовки к полету и собственно описание момента, когда он покинул дом.

Ил. 29. И. Кабаков. «Человек, который улетел в космос из своей комнаты». 1985. Мастерская художника, Москва. Из архива Ильи и Эмилии Кабаковых.

Сюжет инсталляции «Человек, который улетел в космос из своей комнаты» (ил. 29) нередко интерпретируется с опорой на утопический дискурс русского авангарда и в связи со свойственной русской культуре «мечтой об одиноком полете в космической невесомости», которая обнаруживается у Малевича, Хлебникова, Татлина (создавшего проект «Летатлин»), вдохновленных, в свою очередь, русским космизмом и философией Н. Федорова[715]. Б. Гройс также обращает внимание в этой связи и на космическую отрасль, программу Циолковского и знаковое событие – полет Гагарина. «Полет здесь – избавление от советского»[716], – замечает Е. Андреева применительно к этой инсталляции. Такая трактовка опирается в том числе и на факты биографии художника, покинувшего СССР через два года после осуществления рассматриваемой работы, в 1987 г.

В связи с этим важно отметить, что, хотя инсталляция была выстроена в мастерской, с самого начала она рассматривалась автором в западной перспективе и мысленно предназначалась для белого куба[717].

Только в музейном пространстве, «на блестящих лакированных поверхностях», по наблюдению видевших инсталляцию А. Монастырского и И. Бакштейна, эта работа, состоящая из нарочито бедных материалов и имитирующая обшарпанную коммунальную комнату, смотрелась бы должным образом[718]. Таким образом, если ранее в творчестве Кабакова место презентации произведения не играло существенной роли, то с переходом к инсталляции par excellence ситуация коренным образом изменилась, что отмечали и соратники художника.

Необходимо отметить, что практически все инсталляции Кабакова, кроме «Человека, который улетел…», были осуществлены уже после эмиграции художника. Но принципиально важно подчеркнуть, что их проекты разрабатывались еще в СССР[719]. Приведем определение, которое Кабаков дает «тотальной» инсталляции, то есть тому типу инсталляции, который он разработал практически и обосновал теоретически: это

инсталляция, построенная на включении зрителя внутрь себя, рассчитанная на его реакцию внутри закрытого, без «окон», пространства, часто состоящего из нескольких помещений. Основное, решающее значение при этом имеет ее атмосфера, аура, возникающая из‐за покраски стен, освещенности, конфигурации комнат и т. д., при этом многочисленные «обычные» участники инсталляции – объекты, рисунки, картины, тексты – становятся рядовыми компонентами всего целого[720].

«Человек, который улетел…» отвечает этому определению, с учетом того, что эта инсталляция мысленно предназначалась для пространства «белого куба», от которого ее «атмосфера» и «аура» действительно бы кардинально отличалась. Только за рубежом у Кабакова появилась полноценная возможность выстраивать «закрытые, без „окон“, пространства» и создавать многокомнатные инсталляции. Так, работа «Человек, который улетел…» после эмиграции художника из СССР была показана на персональной выставке Кабакова «10 персонажей» в галерее Рональда Фельдмана в Нью-Йорке (1988) как часть большой многосоставной инсталляции, пространство которой было выстроено наподобие пространства коммунальной квартиры и в которой, помимо комнаты человека, улетевшего в космос, были следующие комнаты: «Бездарный художник», «Человек, улетевший в картину», «Композитор», «Коллекционер» и прочие.

Следует еще раз подчеркнуть, что Кабаков приехал на Запад уже давно сложившимся художником и получил там лишь практическую возможность осуществить многое из того, что было задумано и разработано им в СССР. Так, уже в 1992 году, всего через пять лет после эмиграции, Кабаков прочел обширный курс лекций по теории инсталляции, который впоследствии был опубликован как его важнейший фундаментальный труд «О „тотальной“ инсталляции». Это отмечали и западные искусствоведы, увидевшие в нем крупного мастера инсталляции со своим характерным художественным языком. Роберт Сторр, куратор знаменитой выставки инсталляции «Дислокации» (Dislocations) в MoMA (1991), пригласил Кабакова к участию в проекте и написал о нем в каталоге следующее:

Проведение поверхностных параллелей между творчеством Кабакова и западных художников – концептуалистов и тех, кто работает с инсталляцией – ничего не даст, но только затруднит наше понимание его творчества. <…> Он недолго думая набрасывает планы инсталляций, как будто уже давно мысленно проработал их до малейших деталей – задолго до того, как появилась реальная возможность их построить. Когда мы пригласили Кабакова создать произведение для музея [МоМА], он быстро прошелся по залам и затем быстро нарисовал план проекта в блокноте. Он выстроил инсталляцию, не внеся никаких принципиальных правок в первоначальный эскиз[721].

В связи с этим необходимо зафиксировать, что возникновение жанра инсталляции в творчестве Кабакова относится к 1984–1985 гг. («16 веревок» и собственно «Человек, который улетел…») и органически связано с более ранними его сериями 1970–1980‐х гг. –