не ведала, что звала его, но король смог услышать ее сквозь толщу воды. И прийти, разрывая пространство и уничтожая голубые вспышки чистейшим потоком тьмы. Его сердце буквально взрывалось огнем и белоснежной яростью, обрушившейся на остатки Нимфеума стеной воды.

Морвиусы попадали на колени, разбивая лбы о мокрый камень в мольбе о прощении, но не были услышаны. Повелитель тьмы, как чернильный спрут, разошелся щупальцами нориуса, стирая в кровавый порошок каждую тварь, посмевшую тронуть его девочку. Те, кто посмелее, пытались скрыться в море, но вспенилась вода и поглотила их острыми акульими зубами шелки. Утопленницы учуяли гнев хозяина и пришли на его зов.

Переломанные кости, кровавые брызги и месиво из тел – вот, что осталось от людей. Тишина опустилась, а на востоке встало кровавое солнце, окруженное плотной сине-сизой дымкой из туч. Ноги скользили по омытому кровью камню, когда он медленно шел к ней, видя, как дымится кожа, и как неторопливо стягиваются рубцы от порезов. Заживление тянулось непростительно долго, причиняя ей невыносимые страдания, отражающиеся и в его душе.

Он положил руку на белоснежный лоб, стирая гарь, видя кровь вместо слез на ее лице. И король подумал, что смерть – это слишком легко для тех, кто посмел тронуть белую драконицу. Как они могли осмелиться на подобное?! Глухая волна ярости вновь зашевелилась в его груди, он попытался вернуть спокойствие, обрести равновесие.

Карие, почти красные глаза Селесты открылись, и она с надеждой уставилась на него. Сухими до корки губами задала вопрос, и Ник склонился ниже, будто огромный камень пал на его плечи. Его ответ заставил ее содрогнуться от новой порции боли, и король навел на нее чары нориуса, погружая в глубокий, без сновидений сон.

Вновь склонившись, опять коснулся мокрого лба, а после выпрямился и сжал кулаки. В нем боролись два мощных чувства, и их борьба разрывала надвое. Злость и облегчение, какой невыносимый коктейль…

– Она свободна, мой друг, – раздался позади приторно-сладкий голос, следом послышались неторопливые шаги, а потом на плечо опустилась мягкая рука. И вновь прозвучал обманчиво-доброжелательный шепот: – Больше никто не стоит между вами. Она – твоя. Целиком и полностью. Как и должно было быть. Разве ты этому не рад?..

* * *

Возвращение во дворец прошло тихо и незаметно. Проснулись холод разума и трезвость мыслей. Никлос зачистил Нимфеум от следов пребывания сектантов, пожалев только, что никого не осталось в живых. С помощью нориуса и в облике дракона он перенес в больничное крыло пребывавших в бессознательном состоянии Богарта, Акроша и Селесту. А дома первым делом вызвал личного секретаря и лекарей к пострадавшим с наказом держать все в тайне.

Затем велел разыскать заместителей канцлера и маршала, найти Фредерика и направить к Селесте сестру. Все это также сопровождалось приказом держать рот на замке. Ник действовал максимально быстро, понимая, что время – его единственное преимущество перед врагами. Короля раздирали противоречия, в голове крутились соблазнительные, темные мысли. Он сопротивлялся им, хотя после стольких часов наедине с Ктуулом в нем появилось нечто новое. Свободное. И это было хуже всего.

Пока среди пустых, сонных коридоров дворца и улиц спящей столицы работал механизм приказов и повелений, Никлос забрался в душ, чтобы смыть с себя кровь и кое-что похуже. Это новое изобретение, созданное на стыке магии и технологий выпускников академий, стало его любимой игрушкой, где можно было подумать. Но не сегодня.

Ник выкрутил ручку до упора, врубая ледяную воду и, склонив голову, подставил затылок. Струи пустились вниз, сворачивая короткие волосы в сосульки, ложась паутиной на разгоряченное лицо. От холода моментально свело зубы. Смыть, смыть всю грязь и злость. И чувство вины, и обиду, и боль. Перед глазами все еще стоит полуобнаженное тело, распростертое на мокром от крови и воды алтаре. Поднимающийся огонь, а после пар, запах горящей плоти, ее крик. Он до сих пор не смолк в его ушах. И от этого король застонал, кулаком ударив по плитке душевой кабинки. А потом еще раз и еще, пока стон не превратился в рык. Только тогда Ник запрокинул голову, подставляя закрытые веки воде, чтобы та смыла черные слезы, а потом развернулся, прижимаясь спиной к стене.

Он оставил ее одну. Беззащитную и ничего не знающую. Бросил на растерзание хищникам и дважды подвел. Не спас единственного друга. Всех подверг опасности, впустив в этот мир, пускай тень, но одного из них. За это он будет гореть до скончания дней, ведь это существо знает его лучше других, знает, как залезть к нему в голову и все перемешать, как в тарелке с супом.

Ник считал, что есть только один разумный, который может помочь. И завтрашней ночью он должен получить ответы, иначе…

Что-то изменилось в комнате. Невидимые потоки воздуха вздрогнули, возникли завихрения легкого ветра, потянуло холодом от сквозняка. Король не стал сопротивляться, когда открылась дверца, и его тела несмело коснулись женские руки.

– Она сказала, что ты умер. И я поверила. Я поверила ей, когда не должна была. Ты не мог умереть. Сердце знало – ты не из тех, кто так легко сдается, – дрожащим голосом заговорила Анка. Она потянулась вперед, подушечками пальцев касаясь его обнаженной груди. Ладони поднялись выше, дотронулись до лица, проведя линии от щек до мягких век, а после спустились обратно на плечи. Девушка встала вплотную, прижимаясь мокрой тканью к его телу и прикладывая ухо, чтобы услышать твердое, ровное биение сердца.

Он жив. Все остальное не имело значения.

Никлос положил руку ей на талию, слегка сжимая. От присутствия Анки заныли невидимые раны. Еще один человек, которому он сделал и сделает больно. Ее нужно отпустить.

Король открывает глаза, наталкиваясь на взгляд, полный надежды и любви. Она так требовательно и трогательно смотрит, что слова застревают в горле. Анка понимает. Предчувствует, что он хочет сказать, и от ужаса все внутри у нее сжимается в твердый комок. Только с его появлением к ней вернулся разум, и она смогла выйти из комнаты, полной пепла и дыма. Она потерялась в огне, пытаясь унять ноющую боль на месте сердца. В нем есть холодный кармашек, полный сквозняков и ветра, который уничтожал ее, и она никак не могла согреться, сколько бы пламени ни выпускала в небо, сколько бы крика ни выходило из глотки. Ничто не могло успокоить и спасти.

Глядя сейчас на Никлоса, Анка окончательно и бесповоротно осознала, что он – ее жизнь. Ее свет. Ее плоть и кости. Когда же она успела