догрызла травинку. Надя так и лежала с закрытыми глазами, но челюсти болезненно сжались. Лёша будто снова стал каменным изваянием. Они нехотя поднялись. Предстояло идти домой, объясняться, оправдываться. И кто знает, что выслушивать. Наверное, всё сразу: и причитания, и обвинения, и радостные возгласы.

– Лёша!

Он шёл впереди, Надя догнала его.

– Лёша, прости. Всё из-за меня, я понимаю. Но я же не знала, я правда не знала там, у Пелагеи, что оно так обернётся.

Лёша остановился и посмотрел на младшую сестру так, будто впервые её увидел.

– Ты что, Надь? – Он взял её за плечи, обнял крепко, до боли, прижался губами к макушке. – Ты что, глупая? Ты ни в чём не виновата, я и не думал тебя винить. Ну, прекращай.

Она уже рыдала.

– Тогда почему накричал? – спросила, всхлипывая.

– Да чтоб ты скорее дурь из головы выкинула, – ответил Лёша. – Кто бы тебя там оставил, а?!

Янина кинулась обнимать брата и сестру, следом – Ксюша, а за ней и Марьяна.

– Вас ждут, – сказал Андрей, и, обернувшись, они увидели родителей у ворот. Мать спрятала лицо в ладони, отец глядел пристально. Он сразу увидел: дочки будто снова стали пятилетними девчушками, с глазами светлыми и наивными, а вот сын повзрослел.

Таня накрывала на стол, а дети сидели, крутя в руках чашки, уже в привычной домашней одежде и умытые. Даже в телефоны заглянули, чтобы окончательно вернуться в реальный мир.

На стол поставили огромное блюдо с сырниками, к нему – мёд, варенье, орехи, ягоды в эмалированных мисках.

Папа не произносил ни слова, просто смотрел на них: Ксюша, Янина, Надя, Лёша, Андрей, Марьяна – и снова по кругу. Мама разлила чай по чашкам и села.

– Куча вопросов у вас, наверное?

Все переглянулись.

– Мы думали, это нам придётся отвечать на вопросы, – сказала за всех Ксюша.

– Конечно, мы с папой хотим узнать всё, – согласилась мама, – но сначала послушайте вы… Маленькой девочкой я слышала от мамы много необычных сказок: в них говорилось про суть бытия, богов и вещих птиц. Она рассказывала, что бабушка умела варить целебные отвары, а прабабушка и вовсе была настоящей колдуньей. Дар у неё был, наследственный, только угасал потихоньку, потому что хоть и помогала людям, да не всегда в делах светлых, добрых. Что с ней произошло, обросло слухами и до нас дошло смутно. Да только дочь её умерла рано, внучка, то есть моя мать, тоже. И я опасалась… А она всё жила. Я ходила к ней однажды, детей всё никак не было, и страх не давал покоя… Тогда она сказала: сила во мне скрыта, чтобы судьбу изменить. Я не понимала, что за сила, но когда родилась Марьяна… Это сразу стало видно. Мир Нави приблизился к нашему дому. Птицы с глазами из драгоценных камней садились у окна, иногда ветра доходили морозные и страшные, нездешние. Я очень боялась, ваш папа успокаивал… Потом родилась Ксюша – совсем другой! Весенней, сразу будто со светлой мудростью, хоть и капризного нрава. Рожать Янину я уже не боялась, чувствовала: будет самой яркой и громкой, будет сильнее всех чувствовать этот мир, ещё и вода стала её стихией.

Тут сёстры с ухмылкой посмотрели на Янину, а та вспыхнула.

– Нужно было выдержать четыре года и рожать четвёртую сестру, – продолжала мама. – Но… пришёл Лёша, неожиданно, и я наблюдала, не зная, что он с собой принёс. Что-то нездешнее… До сих пор непонятно, разве не так?

Она улыбнулась, и Лёша улыбнулся в ответ.

– Как в той сказке, что мама рассказывала: брата сестрицы должны отдать, дом его не здесь. Только я не знаю, как сказка кончилась.

– Не отдали, – отчеканил Лёша.

Мама кивнула:

– Вот и хорошо. И Надя вышла под стать. За летом – осень, вся в себе, из рук всё валится, зато видит самую суть вещей. Как и осень всё дождями омывает, отжившее уносит.

Она замолчала.

– А что за зло-то она делала? – спросила Надя.

– Ох… – мама тяжело вздохнула. – Ладно, вы ж взрослые уже. Привороты, отвороты, жизни прерывала в утробе… Не будем о том. Если б я знала, каким способом судьба рода изменится, заперла бы вас на все замки… Не уберегла, простите меня.

Она заплакала, а девочки кинулись утешать:

– Да ты что, ну мы же здесь, перестань.

– Всё хорошо, мам!

Они сидели очень долго. Тарелки опустели, чашки наполнялись несколько раз. Сёстры рассказали обо всех приключениях, и, узнав историю о ночи перед обрядом, мама пила успокоительный отвар. Дивью упомянули лишь вскользь, Лёша не произнёс ни слова. Когда папа хотел узнать побольше о ней и вообще о том, где был Лёша, Андрей сказал:

– У меня только одна к вам просьба. Пусть ваша прабабушка в следующий раз, когда захочет что-то подарить, свяжет носки.

Летняя кухня разразилась хохотом, даже Лёша не сдержался, а Андрей подтолкнул его локтем и пробормотал:

– Делаю за тебя работу. Эта дурацкая шутка должна была быть твоей.

– Спасибо, – ответил Лёша. – У меня… да… кончились дурацкие шутки.

Луна висела прямо над крышей, словно пришла в гости к горделивому петуху. В полнолуния Надя обычно не спала чуть ли не до рассвета, а сейчас только близилась полночь. Она включила настольную лампу, зажгла пару свечей. Ксюша спала, одеяло сползло, а Янина, наоборот, укуталась с головой – наверное, опять любовалась отражением в зеркале, но вроде уже уснула. Надя собиралась наконец записать обо всём в дневник, не через события со всеми подробностями, а через ощущения. Она так и сяк крутила слова, зачёркивала их, выстраивала заново…

Послышался скрип. Осторожные, очень осторожные шаги. Входная дверь – еле слышно. Надя кинулась к окну, изогнулась так, чтобы увидеть. Лишь макушка да белый отблеск кроссовка – Лёша. Сердце тревожно забилось. Этого она и боялась! Предчувствовала и боялась. Недели три, с самого возвращения он пропадал в папиной мастерской и ни с кем не общался. Разбудить сестёр? Одной пойти следом? Что же делать?! Она вернулась за стол, схватила ручку и стала писать, быстро и горячо.

Он пришёл к лесу. Постоял нерешительно – не боялся, нет. Он не верил. Но раз он здесь, то уж прогуляется при полной луне. Поглубже в чащу, оттуда на поляну, к озеру. Там он разулся – это было необходимо, трава не терпела обуви, история Андрея тоже кое-чему научила. Лёг, подложив руки под голову. Закрыл глаза, давая прохладному ветру остудить кожу, успокоить стучащее сердце, но тот принёс только сладкий