Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ардал в сопровождении шести гвардейцев, оцепивших его кольцом и прикрывавших щитами в полный рост, уже подходил к тому самому неказистому дому, который напомнил ему деревенский сруб где-то в глуши. Эта хибара имела довольно уставший и потрепанный временем вид и была сложена из некогда росших на этом же месте тадов. Ее уже явно требовалось перебрать, обновив местами бревна, но следили за домишкой тщательно, оттого не спешили перестраивать, продлевая срок службы.
— Стоять, гниль бесцветная! Я тебя пристрелю сейчас! — Кхира с воплем выскочила из-за угла дома, попутно отцепляя арбалет с пояса, догоняя хозяина таверны, руки у которого были связаны за спиной.
Вслед мчались еще двое краасов, но поспеть за ней не могли, будучи скованными дополнительными защитами и обвесами по телу.
Неугомонный в своем рвении быть везде и всюду, особенно там, где Кхира, тем более когда ей что-то угрожает, хотя было вопросом, кто нуждается в большей защите, Ардал, стесняемый преградой оцепивших его гвардейцев, не смевших напрямую ему препятствовать, но державших щиты сомкнутыми настолько, насколько это было возможно, выбил плечом брешь в защите и помчался за ней, обгоняя отстающих краасов. Они уже осознали, что эта гонка не для них, и передали эстафету своим братьям, спешившим от дороги в чащу леса по их наводке.
Он почти нагнал Кхиру, когда та наконец приготовила арбалет, сильно отличавшийся от тех, которые были привычны зеленоглазому пришельцу: он был более миниатюрным и без узнаваемой дуги плеч, замененной здесь на спрятанную в направляющих тетиву. Заряд у этого более продвинутого экземпляра был на несколько коротких стрел, расположенных по кругу; они сменяли друг друга при выстреле, шустро проворачиваясь.
Выставив правую ногу вперед, Кхира уперлась прикладом в плечо, выделив несколько секунд на прицеливание, виляя желобом, следуя кончиком стрелы за целью. В тот самый момент, когда она спустила курок и расслабилась, довольная результатом, отводя арбалет в сторону и переводя дыхание, к ней подоспел Ардал, мчавшийся со всех ног, отчего теперь никак не мог начать разговор, сбиваемый отдышкой.
— Не пренебрегай собственной безопасностью. — Заботливо опустила она защитное стекло на его шлеме, сама тяжело дыша, но уже восстанавливая дыхание. — Теперь далеко не уйдет.
Выстрел был филигранным и пришелся в ногу — таким образом, что не позволял преследуемому бежать дальше, но не повредил ничего, что впоследствии могло бы отразиться на способности передвигаться или угрожало бы здоровью. Он нужен живым, так как был единственным, кто имел хоть какую-то информацию, даже если сам напрямую не причастен к произошедшему.
Щуплый мужичок, который от тяжкого труда и нелегкой жизни уже не мог до конца выпрямить спину, ежился от страха и бессилия в углублении мощных корней тадового дерева, образовавшего мягкое гладкое убежище, больше напоминавшее сейчас люльку с ребенком, которого судьба оставила на растерзание неминуемой каре. Он смирился со своей участью и, прищурив что было сил глаза, ждал расплаты, готовый расстаться с жизнью.
У сотника на него были другие планы. Она с грацией победителя аккуратно и властно вышагивала к нему, спускаясь с небольшого холма, образованного некогда осыпавшейся здесь землей, поросшей редкой травой и мхом. Кхира плавно опустилась на одно колено и молча смотрела на него, не двигаясь и не поднимая забрало, зеркалившее испещренное ранними морщинами и синяками мешков под впалыми глазами лицо бесцветного. Наконец, совладав над своим страхом, он решился открыть глаза, понимая, что так быстро смерти ему не дождаться — придется помучаться. Ему и не привыкать к страданиям, ведь жизнь бесцветного была истинным испытанием. Но даже в этом унылом пристанище судьбы он смог найти себе место не столь скверное — даже завидное для многих его собратьев, заслужив расположение среди цветных — полноценных людей, от которых, стоит отдать должное, удостоился к себе вполне уважительного отношения, не чувствуя себя обделенным. Теперь же он, вполне возможно, в последний раз видит отражение своего убогого лица, наполненного страхом и болью, а в голове и мыслей-то никаких — только шальная дурость сожаления, что в давние годы не ушел в отшельники за море к таким же, как и он. Но нет, это глупость! Он был рад, что прожил такую жизнь, и сожалению нет места. Он выжал из себя максимум — из того минимума, что ему дозволено по велению природы и распоряжению судьбы.
— Госпожа, я не виноват. Я ничего не сделал. Это все они… Я бы доложил, если бы была возможность. Но они появились неожиданно и убили бы меня, если бы я дернулся. — Его губы дрожали, а в глазах загорелся огонек надежды, что его простят. И слова его были убедительны, откровенны и наивны.
Да и Кхира не глупа и сразу заметила, что он не врет, ведь он был готов расплакаться от досады и собственного бессилия перед обстоятельствами.
— Кто они? — тяжелым тихим голосом спросила она, сохраняя хладнокровие.
— Я не знаю. У них не было глаз… Вообще ничего, что могло бы подсказать, кто они.
— Как это — нет глаз? — удивилась она, приподняв забрало на одну треть, явив взгляд, будто пытаясь рассмотреть то, чего не смогла расслышать.
— Я сам испугался. Не знаю, что страшнее: то, что они навели на меня арбалеты, или то, что я не мог посмотреть им в глаза. Там сплошная кожа — даже намека на них нет! — осмелел он, унимая страх и понимая, что она ему верит и не желает зла.
— А одежда?
— Обычное