«Дура Клавдия! Да с таким мужиком я бы всю жизнь пилашампанское! Вот так номер! Он и не собирался продавать ее квартиру. Он писал освоей. Тогда зачем Клавдии понадобилось убивать меня? Пропал мотив. Кому-товыгодно подставить Клавдию. Значит, убийца жив, мотив его мне неизвестен имогут быть новые убийства».

— Простите, мне надо срочно в Москву, — сказала я Дмитрию,хватая его за локоть и устремляясь к «Ягуару». — Там ждут неотложные дела.

— Да, да, конечно, — не возражал он, — но зачем выприезжали?

— Потом все объясню, — пообещала я, заскакивая на переднеесиденье и командуя Дане:

— Трогай!

— Когда потом? Что с Клавдией? — прокричал Дмитрий мневслед.

— Все в порядке! — солгала я, высунувшись из окна «Ягуара».Хотя кто знает, что именно нужно считать порядком.

Дмитрий с озадаченным видом остался стоять и смотреть мневслед, а я всеми мыслями устремилась в Москву. Я не задала ему всех вопросов,которые интересовали меня до поездки. Новость о продаже другой квартиры резкопоменяла ситуацию. Было над чем задуматься. И я задумалась.

Вернувшись домой, я заявила Алисе:

— Завтра едем в Питер.

— Не поеду, — отказалась она.

— Но мне нужно.

— А мне нет.

Я не ожидала такой черствости.

— Пойми, глупая, — возмутилась я, — промедление смертиподобно. Если останусь тут, возможны новые убийства.

— Так поезжай одна, — отрезала Алиса. — Не могу я ехать безГермана. Надо держать марку. Вот если бы он сам за мной приехал…

Какая наглость! Изменять родному мужу с каким-топроходимцем, а потом еще выдерживать марку. Вот у кого надо учиться жизни — углупой Алисы!

Я дождалась, пока она отправится в ванную, и позвонилаГерману.

— Ты думаешь забирать свою жену? — прямо спросила я.

— А что, она тебе надоела? — последовал флегматичный вопрос.

— Мне надоели ее стоны, надоело слушать, как она по тебескучает.

Герман оживился.

— Правда? Скучает? И давно это с ней?

— Давно. Сразу же, как вышла из больницы, — с энтузиазмомврала я, — начала скучать. И в больнице все разговоры только о тебе. Алисатоскует и вот-вот впадет в депрессию.

Алиса и депрессия — вещи несовместимые. Об этом известновсем, кроме ее мужа. Герман заметно разволновался.

— Она страдает? — принялся теребить он меня вопросами. — Онараскаивается? Я решила сделать хитрый ход:

— Ей не в чем раскаиваться.

Герман опешил.

— Как не в чем? Не советую водить меня за нос. Я знаю проэтого Сибирцева.

— Ты знаешь только то, что она говорила ментам, а ментам онаговорила то, что нужно мне. Можешь приехать и посмотреть, что она говоритсейчас.

Она изменила свои показания.

— Зачем? — закричал Герман. В его голосе слышались отчаяние,надежда и сомнение. Я поняла, что нахожусь на верном пути, и смело продолжила:

— Так надо. Если меня не убьют, все узнаешь, а пока незадавай лишних вопросов. Сейчас могу сказать лишь одно: жена твоя — святаяженщина и верная подруга, к тому же ангел. Еще она само благородство, поэтомуприезжай поскорей и забери ее.

Жить с ангелом невыносимо.

После таких слов Герман разволновался еще сильней.

— Соня, так она все это для тебя? — замямлил он. — Соня, этоправда?

— Да, у меня чрезвычайно сложное положение. Вопрос жизни исмерти. Алиса очень мне помогла.

— Но она же рисковала своей жизнью! — не на шуткувстревожился Герман. — Она доверчива. Как ты могла так ее подставить!

Вот она, человеческая благодарность. Я тут стараюсь, усыпляюего бдительность, зализываю нанесенные ревностью раны, а он…

— Слушай, Герман, — рассердилась я, — не говори, чего незнаешь. Еще вопрос, кому дороже Алиса — тебе или мне. Судя по тому, ктовытирает ей сопли, — мне. Если хочешь мириться, приезжай завтра. же, если нет —как хочешь. Здесь найдется, кому ее утешить.

— Приеду, — сдержанно ответил он.

— Только не вздумай выяснять отношения, — предупредила я. —Помни — Алиса многое не вправе рассказывать. И потом, это пошло.

— Пошло врать мужу, — буркнул Герман, — но обмануть менятрудно.

Я поняла, что сердце его растаяло, и довольная отправилась вванную.

— Завтра примчится твоя половина, — сообщила я утопающей впене Алисе.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она, с бессмысленнойщедростью поливаясь моим шампунем. — Какая половина?

— Я имею в виду русскую пословицу: не все коту масленица.Погуляла вволю — бегом на бойню. Алиса сморщила свой точеный носик. — Фу,кошмар какой. Где ты откапываешь такие мерзости? И я еще должна гадать, что ониозначают.

— Не надо гадать, расшифровываю: завтра приезжает Герман.

Алиса как ошпаренная выскочила из ванны. Ее прекрасные синиеглаза наполнились самым неподдельным ужасом. Я устыдилась, что испортиласовершенное творение, потому что ужас не шел Алисе.

— Откуда ты знаешь? — закричала она.

— Я только что разговаривала с ним по телефону. Он несердится и очень соскучился. Если будет задавать вопросы, все вали на меня, какна мертвую. Как истинная подруга, я вызвала огонь на себя.

— То есть? — спросила Алиса, вновь погружая в ванну своиобольстительные формы.

— А то и есть. Я сказала Герману, что ты все врала проСибирцева.

— Это глупо. Зачем? «Глупо? Кто бы говорил».

— Исключительно из моих интересов, — пояснила я. — Язаставила тебя врать. Нормально?

— Нормально… И он поверил?

«Поверил ли мне Герман? Годы жизни с Алисой и не такомунаучат».

— Поверил, поверил. Завтра приедет.

Алиса растерялась.

— Завтра? Так скоро? А как же шашлыки? Маруся с Акимомпригласили нас на шашлыки.

Я разозлилась.

— О чем ты болтаешь? Какие шашлыки? Разве пристало тебе естьшашлыки с алкоголиком Акимом, когда ты можешь есть их в обществе своегоинтеллигентного и трезвого Германа? Алиса задумалась.