— Нет, — замотала я головой. — Это всё Кирмос лин де Блайт, это не я. Клянусь, это не я их убила!

— Тогда ответь сама себе на вопрос. Ты бы убила их ещё час назад, если бы могла?

Я не ответила. Только открыла рот и часто заморгала. Но ментору мой ответ и не требовался. Он знал его… Лучше меня.

Джер оттолкнул меня, как-то брезгливо, будто прокажённую. Я не удержалась — упала на четвереньки, угодив в лужу крови. Попыталась встать и не смогла — голова кружилась, окружение ходило ходуном. Мне было плохо, по настоящему плохо — от вида кровавой бойни, от осознания правоты ментора, от боги ещё знают каких мыслей, голодными гиенами раздирающих сознание. Злым маятником, навязчивым повторением гудело в висках: «Это сделал Кирмос лин де Блайт. Не я. Только не я.»

Я так и пересекла злосчастный порог — ползком, едва не падая на брюхо. Свободное платье мешало, висело мешком, путалось в ногах. На подоле блестели свежие тёмные пятна чужой крови. Я поднялась, хваталась покрасневшими пальцами за дверной косяк и нашла взглядом Джера — он снова стоял в воротах, задрав голову. Смотрел на первые лучи ещё спрятанного за горными верхушками солнца.

Поток свежего ароматного воздуха привёл меня в чувства. Юбка облепила ноги, когда я зашагала по побитой дорожке к своему ментору. Растрёпанные волосы больше не пахли тарокко и эдельвейсом — смолистым запахом дешёвого щёлока.

Шаг, ещё шаг. И вот я уже совсем близко к нему.

Если бы при мне был Каас, он бы непременно сказал, что был прав, и Джер — и есть Кирмос лин де Блайт. Но Каас остался где-то в таверне — спрятался в жутких владениях бога смерти. Но было ещё кое-что. Я знала, что как только впущу эту мысль в сознание, позволю себе ещё хоть раз подумать, что ментор и есть Черный Консул, то я потеряю его. Навсегда. Что не станет больше никаких «нас», не будет новых вершин и будущего…

— Ты теперь меня ненавидишь, да? — тихо спросила я.

Пусть скажет — и тогда я, наконец, буду знать, что между нами. Буду знать, что нельзя ни к кому привязываться. Нельзя слепо и преданно верить в человека, который тебя презирает.

— С чего ты взяла? — он слегка повернулся, но всё ещё избегал смотреть на меня.

— Я ведь и правда могла бы их всех убить.

Теперь, когда я сказала это вслух, отчего-то поступок не казался таким уж чудовищным. И это… делало меня ещё хуже. Делало меня действительно достойной ненависти. Я ведь не смелая и гордая воительница. Даже не борец за свободу. А всего лишь Юна Горст. Истеричная пустышка, сорокина дочь и трусливое существо, готовое на самые ужасные поступки ради самой себя. Да даже ради своего тщеславия.

— Я тебя не ненавижу, Юна, — Джер повернулся, и мне показалось, что ему непросто дались эти слова.

Он сказал это с каким-то сожалением. Будто бы это было жестокой, неприятной правдой, и он бы хотел, чтобы было иначе. Но связь… Мысль запнулась, остановилась при взгляде на мужчину в шаге от меня.

Робкие, янтарные лучи очертили его лицо — тёмные брови с глубокой складкой между ними, острые скулы. Верхняя губа чуть тоньше нижней и прерывается белёсым росчерком шрама, всегда делающим родную улыбку кривой ухмылкой. Зрачок полностью прячет зелень радужки, и в нём, как в чёрном зеркале, отражаются мои глаза — восторженные, взволнованные и… влюблённые.

«Я тебя не ненавижу, Юна.»

Я крепко зажмурилась, встала на носочки, обвила его шею руками и прижалась губами к сжатому жесткому рту.

В Баторе говорят, что истинная близость таится в поцелуе. Демиург говорил, что он является проверкой настоящей любви. Но в эту самую секунду, целуя Джера, я не чувствовала ни восторга, ни особенной близости, ни даже трепета. Его губы тёплые, почти горячие. Но сухие и твёрдые. Джер не шевелился, но и не делал попыток прервать этот странный поцелуй.

Когда всё закончилось, я уткнулась взглядом в свои босые ступни, грязные от крови. И в миг почувствовала себя полной дурой — импульсивной, наивной. Испорченной и испачканной. К тому же страшной и растрёпанной. Извиниться, что ли?

Ментор откинул голову и с силой, по-звериному втянул горный воздух городка Эльце. Взглянул с сердитым прищуром из-под ресниц. А потом рванул ко мне, будто все сдерживающие преграды и цепи разрушились в одно мгновение.

Джер вжал меня в твёрдую створку ворот, словил мой всхлип и впился жадным, требовательным поцелуем. Мужской язык раздвинул мои губы, наполнил рот терпковатым фруктовым послевкусием.

Мир рванул тысячами искр и поплыл, закружился ворохом чувств и эмоций. Только что здесь была я сама, а теперь — иная, новая, молодая женщина плавилась в руках ментора податливой свечой. Горячая ладонь легла на затылок, не позволяя отстраниться, и поцелуй стал ещё глубже, грубее — но этого сладкого напора в голове не осталось ни одной мысли. Я дурела от влажных ласк, от настойчивых губ, что прикусывали и зализывали снова и снова. Кажется, даже постанывала.

Вцепилась в плечи ментора, как в спасительную опору, вжалась в него всем в телом, хотя, казалось, ближе было уже невозможно. Орден Крона? Кирмос лин де Блайт? Всё было не важно… Ничего не имело смысла, кроме меня и Джера.

Я почти заревела, когда ментор отстранился, позволяя мне вдохнуть, заскользил губами по щеке. Его рот сомкнулся на мочке уха, горячее дыхание обожгло шею. Джер прикусил мою неожиданно чувствительную кожу — там, где ямка над ключицей, и сразу же — снова поцеловал. Только на этот раз — осторожнее, нежнее, изучая меня языком. А мне хотелось большего. Жар в груди сводил с ума и заставлял льнуть к его губам, зарываться пальцами в волосы и дрожать, дрожать, дрожать… Наверное, мои ласки было до смешного неуклюжими, но я просто не могла остановиться.

Неужели это происходит на самом деле? Или я провалилась в сон, в иную реальность, где мир в очередной перевернулся с ног на голову? Это было невероятно, настолько невероятно, что я забыла, где нахожусь, и что случилось за эту безумную ночь.

Прекратилось всё так же, как и началось — резко, одномоментно — ментор почти рывком оторвал меня от себя, отошёл на два шага. Я сразу же побрела следом, как привязанная, как пьяная, ведомая самым одурманивающим в мире запахом и острым желанием. Крепкая рука схватила меня за плечо и буквально пригвоздила к воротам, не позволяя приблизиться. Я распахнула глаза и попыталась унять дыхание — тщетно. Посчитать бы вдохи, но, кажется, я забыла цифры.

Джер молчал. Он долго и пристально смотрел на меня в упор, не моргая. О чём думал? Не знаю.

Утро испуганно затихло. Кружащиеся над нами хохочущие солнечные лучи едва касались кожи, играя и лаская. Гулко завывал ветер где-то в вышине, поскрипывал одинокий потухший фонарь. И больше — ничего.

Может быть, бездна Толмунда — это не кровавое месиво из чужих тел? Может быть, для каждого она — своя? И эта — моя личная? Может это было прощание — такое острое, такое сладкое? Может, он сейчас уйдёт навсегда, оставив меня наедине с отчаяньем и горьким сожалением? Я знала: если только Джер сделает ещё один шаг назад — я умру, лишившись чего-то жизненно необходимого, текущего по венам и дающего дыхание. Но ментор и не думал уходить. Он упёрся рукой рядом с моей головы, навис надо мной и пугающе спокойно произнёс: