2 иеромонахов Чудова и Троице-Сергиева монастырей, 26 монахинь Варсонофьевского монастыря вместе с игуменьей, более 30 монахинь Ивановского, Никитского, Рождественского монастырей, несколько священников. От московских «хлыстов» потянулись нити в другие города. В Переславле-Залесском ересью оказались охвачены Феодоровский и Князь-Андреевский монастыри, отделение было и в Петербурге у купца Чуркина. А всего розыски и аресты охватили 72 населенных пункта в 8 губерниях. Было доказано ритуальное убийство младенцев, рожденных от свальных оргий, с добавкой их крови и сердец в хлеб для богомерзкого «причастия» [30, с. 67–69; 31, с. 116–121; 75, с. 440–451].

Некоторые еретики умерли во время следствия и пыток. Часть накопившихся сектанток Сенат в 1749 г. отослал в дальние монастыри «в тягчайшую работу вечно». Но следствие продолжалось до 1752 г. По приговору суда 62 предводителя были биты кнутом и отправлены на пожизненные каторжные работы. Прочих соучастников тоже раскидали в «дальние монастыри», «в тяжкую работу», в ссылки. Уцелевшие «хлысты» разбежались по глухим окраинам. Но их основные центры были ликвидированы, и для Церкви в целом они уже опасности не представляли.

Немало проблем доставляли и «обычные» раскольники. Впрочем, тут мы сталкиваемся с очередной исторической легендой – как Елизавета ужесточила преследования старообрядцев, и из-за этого возобновились самосожжения, прекратившиеся было в начале XVIII в. Хотя исследователи уже обратили внимание, что на самом-то деле изуверские акции к старообрядчеству имели весьма косвенное отношение – ни одна христианская конфессия самоубийства не приемлет. Это была некая самостоятельная ересь, отнюдь не христианская, увлекшая часть людей в раскольнической духовной мешанине. Вот и при Елизавете рецидив инициировал инок Филипп (Васильев), отделившийся от старообрядческой Выговской пустыни и проповедовавший собственное учение – с безбрачием, запретом поминать на службах русских царей.

Воинскую команду для его ареста посылала не императрица и не архиереи, ее вызвали сами же выговские старообрядцы, привели к скиту Филиппа на р. Умбе в 1742 г., но он сжегся с 70 учениками. И именно эта трагедия дала толчок к усиленным поискам подобных тайных скитов, а не наоборот. Но Филипп подал пример для последователей, были самосожжения в Тобольской, Олонецкой, Архангельской, Вологодской, Новгородской, Нижегородской, Ярославской губерниях. Большинству же старообрядцев сжигаться совсем не требовалось. Они как жили, так и продолжали жить (в той же Выговской пустыни – еще сотню лет). Там, где власти слишком прижимали, часть старообрядцев уходила за рубеж, в польские, турецкие владения. Хотя при Елизавете имелось и другое средство избежать притеснений – взятки.

Серьезные трения возникли на Тереке. Там еще Петр I, оценив верную службу казаков-старообрядцев, разрешил им креститься двумя перстами, как они привыкли, и повелел не считать это расколом. Астраханский епископ Илларион согласился с доводами казаков, «понеже у них, кроме креста, иного расколу никакого нет». Но Синод распорядился навести порядок, прислал уполномоченных. Составляли списки тех, кто не был на исповеди, взымали штрафы, отбирали иконы старого письма, отдавали под следствие священников, отправлявших службу по старому обряду. Начались конфликты, казаки стали убегать к горцам и грозили все уйти. Вмешались светские власти. Кизлярский комендант представил доклад, что насильно искоренять раскол бессмысленно, лучше прислать ученых проповедников. А если таковых нет, то и нечего репрессиями воду мутить, «чтоб тем наибольше не привесть казаков в развращение». Сенат учел службу по охране границы, постановил не принуждать казаков в вопросах веры [76].

А кроме внутренних нестроений, православие подвергалось и разрушительным внешним влияниям. Мы уже рассказывали, как в безалаберное правление Петра II князь Сергей Долгоруков с женой Ириной и 9 детьми, перейдя в католицизм, устроили в своей усадьбе штаб-квартиру иезуитов и папского эмиссара, склоняли к вероотступничеству других, организовали с некоторыми архиереями переговоры об унии. Даже в строгие времена Анны Иоанновны этот католический центр каким-то образом ускользнул от наказания – очевидно, через высоких покровителей. Но теперь авторитет Синода стоял гораздо выше, и до семейства добрались. Ирине Долгоруковой пришлось принести публичное покаяние, возвратиться в лоно Православной Церкви. Для ее мужа факт вероотступничества доказан не был (скорее, замяли). Однако Синод обвинил его в «несмотрении о жене своей и детях в содержании их в законе и страхе Божьем». Вместе со старшим сыном Николаем сослал на год в Саввино-Сторожевский монастырь для церковного покаяния.

А французские увлечения Елизаветы имели единственное, но важное исключение – она напрочь отвергала вольнодумство и безбожие. Ограждать от подобных воздействий подданных видела прямым своим долгом. Утвердила доклады Синода со списком «богопротивных книг», запретив их хождение в России. Ввела духовную цензуру, вменив в обязанности Синода просматривать привозную иностранную литературу [77, с. 7–8]. А каноны западного искусства государыня никогда не смешивала с отечественными духовными традициями. Заметив в росписи одного из храмов, что ангелы, как это было принято в Европе, похожи на купидончиков, устроила разнос, велела тотчас исправить.

Но пресекать вредное и чуждое было недостаточно, требовалось утверждать свое, православное – а в России даже с духовной литературой была беда. Разные части Священного Писания ходили в отдельных книгах. Их не хватало. По храмам и монастырям имелись где-то одни, где-то другие, изданные в различные времена, а то и рукописные. В них было немало неточностей, опечаток, разночтений, а это тоже способствовало духовному разброду, еретическим домыслам. Уже существовали полные переводы Библии – греческий, латинский, английский, немецкий. Но на церковнославянском языке было только одно полное издание, «Острожская Библия». По рукописи, предоставленной Иваном Грозным, ее в Литве, в типографии князя Острожского, выпустил печатник Иван Федоров в 1581 г. Сохранившиеся экземпляры были музейной редкостью.

Издать полную церковнославянскую Библию задумал Петр I. Местоблюститель патриаршего престола Стефан (Яворский) и епископ Феофилакт (Лопатинский) провели огромную работу, подготовили книгу к печати. Но умер Стефан, а потом и царь, в Синоде пошли свары. Оклеветанный Феофилакт угодил в темницу, и дело заглохло. Елизавета, едва лишь взошла на трон, повелела довести его до конца. Освобожденный Феофилакт вскоре скончался, но привлекли других специалистов. Они заново проработали и в 1742 г. подготовили прежний текст.

Хотя у членов Синода возникли сомнения. Решили еще раз сверить с «Острожской Библией», с отечественными, латинскими, греческими, еврейскими источниками. Затяжками императрица была очень недовольна. В 1743 г. писала, что «нужда в том церковная и народная велика». Приказала членам Синода засесть за Библию на весь Великий пост, кроме воскресных дней, и, «ежели возможно, оное исправление окончить к празднику Святой Пасхи». Но некоторые архиереи были недостаточно квалифицированными для подобной работы, искали отговорки. Другие боялись такой ответственности и ссылались, что издавать Библию рано – «сомнительно есть, нет ли в ней каковой попорчки». В 1744 г. царица дала Синоду отсрочку. В 1745 г. снова напомнила, требуя завершить работу в текущем году.

Для сверки создавались новые