населения – оно увеличивалось, значит, и подати надо было пересчитать. Но это мало что дало, переписчики за взятки занижали количество «душ», администрация за взятки списывала недоимки помещиков. Латая дефициты, наращивали чеканку монет, особенно медных (бумажных-то денег еще не было). Латали и по примеру Тришкиного кафтана, закрывали одни прорехи, отрывая нужные суммы с других направлений. Между различными ведомствами шла борьба за наличные. Выигрывали те, у кого имелись более весомые связи в правительстве, окружении императрицы. Разумеется, придворные нужды считались первостепенными, и к концу правления Елизаветы ведавшая ими штатс-контора была должна другим ведомствам астрономическую сумму 8.147.924 руб., два годовых бюджета России. Из-за денежных перетасовок совершенно запуталась отчетность казначейства, ее даже не удавалось проверить.

И тем не менее, экономика действовала. В данном отношении Елизавета следовала примеру отца, поощряла развитие промышленности. Хотя приоритет отдавала тем отраслям, что были близки ей самой. Очень желала наладить производство шелка, других тканей (это было и дешевле, чем покупать импорт). Предприниматели получали беспроцентные ссуды, землю, другие льготы. Оценив опыт основателя шелковой фабрики Евреинова, Елизавета ввела его в Мануфактур-коллегию. Поддержала простых мастеровых Ивкова и Водилова, которых Петр I посылал изучать технологии в Италию и Францию, они смогли открыть в Москве фабрики по производству шелковых тканей, тафты, бархата, а царица пожаловала обоих в дворянство, произвела в чин поручиков.

Она даровала льготы новгородскому фабриканту полотна Шаблыкину, помогла купцу Гусятникову, мастерам Черникову и Сафьянникову развернуть в Москве производство шляп, выдала им особую привилегию. Большие беспроцентные ссуды получили купец Тавлеев на фабрику по изготовлению красок, англичанин Ботлер и саксонец Леман – на производство шпалер (к ним определили солдатских детей для обучения мастерству). Воронежского хозяина суконных мануфактур Пустовалова на 10 лет освободили от пошлин на ввоз импортного сырья, взамен он обязался ежегодно поставлять для армии сукно на 30 тыс. руб. Личные вкусы императрицы сказались и на строительстве дорог. Для быстрой доставки к ее столу персиков, винограда и других фруктов проложили почтовый тракт от Астрахани до Москвы.

Некоторые инициативы Елизаветы стали дальновидными и мудрыми. Еще ее отец озаботился сбережением строевого корабельного леса, издавал соответствующие указы. Мы не знаем, кто обратил внимание государыни, что те или иные виды производства губят леса вообще. Она же и сама любила природу, в Подмосковье бывала на охотах, в паломнических походах. В 1748 г. она повелела ликвидировать в радиусе 200 верст от Москвы винокуренные, кузнечные, металлургические, стекольные заводы, потреблявшие массу дров. В последующие годы Елизавета запретила в России гнать деготь, невзирая на то, что это был ценный экспортный товар – а деревья погибали. Царица закрыла и соляные варницы, добывавшие соль древним методом: выкачивая подземные соленые воды и выпаривая на дровах. Повелела вместо этого расширить разработки соли на озере Эльтон.

Елизавета ценила и других предпринимателей. Наградила капитана Лакостова, возродившего захиревшую бумажную фабрику. Благоволила к Демидовым, промышленным королям Северного Урала. Впрочем, условия в российском бизнесе были неравными. Льготы и привилегии получали те, кто имел доступ к императрице или приобрел покровителей из ее приближенных. А среди них ключевые позиции удерживали братья Воронцовы и Шуваловы. Но друг от друга они очень отличались.

Вице-канцлер Михаил Воронцов – не слишком умный, вялый, ленивый. Зато его брата прозвали «Роман – большой карман». Вот он-то вынюхивал выгодные проекты купцов и промышленников, входил в долю или греб взятки за реализацию. Из Шуваловых младший, начальник Тайной канцелярии Александр, славился только верностью государыне и исполнительностью. Суровый, молчаливый. Из-за нервного тика у него подергивались мышцы лица, и собеседникам это внушало страх, им казалось, что глава политического знает про них нечто опасное, готовит обвинение.

Старший же, Петр Шувалов, сенатор и камергер, был сродни «Роману – большому карману», но куда более умным, честолюбивым, инициативным. Умел видеть ценные идеи и ценных людей, что оборачивал собственной выгодой. Именно он стал покровителем Неплюева в обустройстве Оренбургского края. На Южном Урале возникали новые заводы, медеплавильные, сталеплавильные, и Шувалов хорошо погрел на этом руки. Для решения финансовых проблем он предложил чеканить облегченные монеты, с меньшим количеством серебра или меди. Причем сам же возглавил комиссию по денежной реформе, был назначен управлять Петербургским и Московским Монетными дворами – и после него кладовые изрядно опустели. Сколько денег утекло «налево», история умалчивает. Шувалов не давал отчетов никому.

Имея столь могущественных покровителей, наглели и пристроившиеся к ним предприниматели. Летом 1749 г. царица со всем двором приехала в Москву, а там как раз стали бунтовать рабочие суконных мануфактур, возмущенные, что их обсчитывают. Этим решил воспользоваться подпоручик Бутырского полка Батурин для очередного переворота. Авантюрист это был отчаянный. Сугубо для собственного возвышения придумал посадить на престол наследника, Петра. Агитировал солдат – кто присоединится, новый царь «пожалует теми капитанскими рангами и будут на капитанском жалованье так, как ныне есть лейб-компания». Надеялся также «подговорить к бунту фабришных и находящейся в Москве Преображенский батальон и лейб-компанцов».

Главное было – договориться с самим наследником, получить от него денег. Раздать солдатам и рабочим, пообещать после переворота выдать недоплаченные заработки. Вместе с ними «вдруг ночью нагрянуть на дворец и арестовать государыню со всем двором», Разумовского убить, а архиереев заставить короновать наследника императором. Батурин сумел подстеречь Петра на охоте, наедине. Стал излагать свое предложение. Но он плохо знал голштинского «героя». Тот пришел в ужас и ускакал прочь [78, с. 340–345].

Заговор сорвался, и царица о нем не узнала. Да и волнения рабочих от нее постарались скрыть. Но в это же время Шуваловы готовили заговор иного рода. Еще в молодости, до вступления на престол, бурный темперамент Елизаветы не довольствовался фаворитами, она иногда позволяла себе мимолетные связи. Иностранцы перечисляли в данном качестве Панина, Петра Шувалова, Воронцова, камер-юнкера Сиверса, камергера из простых матросов Лялина, придворного из кучеров Войчинского, Мусина-Пушкина. Впрочем, эти данные собирались из сплетен и могут быть недостоверными. Теперь же ближайшая наперсница Мавра Шувалова заметила признаки охлаждения между государыней и Разумовским.

Может, муж-фаворит стал не тот, как когда-то. Но менялась и Елизавета. Сказывались ночные увеселения с обильными трапезами, любовь к сладкому. К 40 годам она стала полнеть, оплывать, кожа портилась от слоев косметики. Елизавета гнала от себя мысли о старости. Цеплялась за свою увядающую красоту, будто силилась остановить время. Этим Шуваловы и воспользовались: дать ей иллюзии «второй молодости». Выбрали своего двоюродного брата Ивана, 18-летнего красавчика.

В июле императрица отправилась на богомолье в Саввино-Сторожевский монастырь. По дороге лежало село Знаменское князя Николая Голицына, и Иван Шувалов как бы случайно оказался у него в гостях. «Верная» Мавра постаралась обратить на него внимание Елизаветы, и