комиссии, сперва под руководством архиепископа Московского Иосифа, потом – префекта Киевской духовной академии Варлаама. Расширялся и круг источников, разные версии текстов для сопоставления. Но таким образом работа грозила затянуться до бесконечности, и 1 марта 1750 г. государыня повелела Синоду: печатать без дальнейшего отлагательства. Ее указ подхлестнул архиереев, 10 сентября они доложили императрице, книга для печати готова. В декабре 1751 г. Елизаветинская Библия, как ее назвали, вышла огромным для тех времен тиражом 1200 экз. Царица через Сенат оповестила: «Продавать велено без переплету по пяти рублей, и чтоб всякий, зная о том, более пяти рублей не платил, чтоб перекупщикам пресечь путь к повышению цены, ибо книг печатается и впредь будет печататься довольное число». Действительно, спрос был большой, тираж быстро разошелся, и в 1756 г. вышло второе издание с исправленными ошибками и опечатками первого, дополненное гравюрами. А колоссальная важность совершенного видна хотя бы из того, что Елизаветинская Библия с незначительными уточнениями до сих пор используется в богослужениях Русской Православной Церкви.

В 1757 г. осуществилась канонизация св. Дмитрия Ростовского: в его гробнице провалился потолок, освидетельствовали мощи, от них отмечались исцеления. Переписка и подготовка заняли несколько лет – для Синода дело оказалось новым. Канонизация-то была первой после долгого перерыва (прошлую провел Петр I в 1702 г., св. благоверного князя Андрея Боголюбского). Для Елизаветы же она имела особое значение. С в. Дмитрия выдвинул ее отец, и явление нового Божьего угодника как бы освятило ее царствование. По условиям мира с турками Россия не имела права укреплять Азов, и ограничения обошла, основав рядом новую крепость. Назвать ее императрица повелела именем С в. Дмитрия Ростовского (сейчас это Ростов-на-Дону).

Елизавета пыталась и непосредственно воспитывать подданных. В 1744 г. издала указ о штрафах за прилюдную матерную брань. В 1749 г. возобновила строгое правило своего отца – придворных за посторонние разговоры во время церковной службы приказала сажать на цепь. Не были исключением даже высшие чины, для них изготовили цепь из позолоченной бронзы. Участие в крестных ходах на великие православные праздники для чиновников стало обязательным под угрозой крупных штрафов. В Петербурге императрица учредила «строгую комиссию», расследовать внебрачные связи. У вдовы Носовой «за беспутную жизнь» конфисковала имения.

А когда государыне доложили, как некий помещик с помощью слуг изнасиловал крепостную девицу, она очень возмутилась. Приговорила виновного жениться на потерпевшей, а его сообщников бить кнутом. Правда, через неделю остыла. Помещику назначила заплатить своей жертве немалую сумму, 2 тыс. рублей, его подручным кнут заменила на плети. Князю Вяземскому досталось гораздо круче. На праздник сельский священник шел причастить умирающего. Пьяные крестьяне из-за чего-то наехали на него, стали бить, таскать за волосы. Присоединился и помещик, Вяземский. То ли нетрезвая забава ему понравилась, то ли зуб имел на священника. Святые Дары, которые тот нес к больному, при этом потеряли и затоптали. Но через духовника дошло до царицы, и она отвесила по полной программе. Виновные крестьяне получили кнут, а князь отправился в монастырь на пожизненное покаяние.

Особенно же громким стал скандал с «Дрезденшей» в 1750 г. Предприимчивая немка из Дрездена Анна-Кунигунда Фелкер организовала первый в России шикарный публичный дом. Сняла в Петербурге богатый особняк на Вознесенской. Персонал набирала из иностранок и русских девиц, к ней захаживали и замужние дамы. Под видом танцевальных вечеров по вечерам собирались офицеры, чиновники. Арендовали понравившихся девиц на время, могли и забрать «на дом» в качестве прислуги. Дело на Дрезденшу было заведено еще при Анне Леопольдовне, но замяли за взятки. Была и жалоба из Германии от отца, чью дочь обманом увезла с собой хозяйка, – тоже замяли. Но другая немка, которой Дрезденша наобещала золотые горы в России, поняв, что ее надули, связалась с женами завсегдатаев. Через них узнала государыня и пришла в ярость. Она же сама постоянно ездила мимо заведения, рядом ее духовник Федор Дубянский строил храм.

Елизавета учредила комиссию под руководством кабинет-министра Демидова, повелев очистить столицу от подобных непотребств. Дрезденщу арестовали. Запиралась, но всыпали плетьми. Заставили назвать всех клиентов и своих женщин, адреса других тайных домов свиданий при трактирах. Взяли 85 девок и замужних дам. Среди посетителей оказались лица довольно высокого ранга. Троим из них государыня приказала жениться на своих избранницах из дома Дрезденши. О «шалостях» состоявших в браке кавалеров и дам было объявлено их супругам, желающим дозволялся развод с материальной компенсацией за счет виновной «половины». Саму Дрезденшу и ее иностранных служительниц выслали из России, отечественных «непотребных женщин» отправили в Оренбург и Сибирь.

Над этой историей особенно потешался прусский Фридрих. Говорил, что для ликвидации борделей Елизавете следовало бы начинать не с дома Дрезденши, а с собственного дворца. Его оценку нередко подхватывают историки, оценивая благочестивые устремления государыни исключительно в плане лицемерия. Что ж, праведницей она не была. Но и критикам можно бы вспомнить, «кто из вас без греха, первый брось на нее камень» [Ин. 8:7]. Быть праведной она просто не умела, такая уж у нее была натура. Но и ее усилия направить подданных на путь истинный были вполне искренними, не показными. Приносили ли они плоды? Известно, что многие ее приближенные отнюдь не стесняли себя православными нормами. Но известно и другое. Из той же ее придворной среды вышла святая блаженная Ксения Петербургская. Супруга придворного певчего в чине полковника. Посещала те же самые балы, маскарады. А после смерти мужа вдруг отбросила свое положение, богатство, приняла великий подвиг юродства. Так, значит, не все благие устремления Елизаветы пропадали втуне, что-то находило и благодатную почву.

Глава 21. Елизавета и фавориты

Здание Московского университета на Красной площади

Из-за повального хищничества, отсутствия контроля со стороны императрицы и ее собственных непомерных трат российские финансы катились в полный разнос. В 1750 г. Сенат представил Елизавете справку: средний годовой доход за прошлые 5 лет составил 3.965.155 руб., а средние расходы 4.453.007 р.; постоянный дефицит нарастал. Прусский посол Мардефельд писал: «Казна пуста. Офицерам уже десять месяцев не платят жалованья. Адмиралтейству необходимы 50.000 р., а у него нет ни гроша». Он же описывал вопиющие случаи, как толпа матросов остановила карету царицы, требуя жалованья. Или с модным торговцем, имевшим доступ к государыне и предъявившим счет на 400 руб. – а в кассе денег не оказалось, Елизавета сама стала собирать их по своим шкатулкам. И даже для ее стола приходилось закупать продукты и вина подешевле.

Именно это вынуждало Бестужева оговаривать вступление в войну выделением иностранных субсидий. Правительство искало, как решить трудности. В 1744–1747 гг. провело вторую (после Петра I) перепись