быть осторожной. Лучше не сделать поспешный шаг, чем потом кусать локти. Французский посланник д’Алион, весьма негативно к ней относившийся, тем не менее, отдавал должное: «Хотя у нее так называемый женский ум, но его у нее много».

Но сам распорядок «вечного праздника жизни», заданный Елизаветой, стал бедственным. Ведь в ее забавах должны были участвовать все высшие чины. В учреждениях оставались мелкие чиновники, а они без начальства не перетруждались. Саксонец Функ описывал: «Днем спят, а с вечера до утра танцуют по указу. Заседания Сената, работа в коллегиях, все приостановлено». Подобный образ жизни был и разорительным. Как для казны, так и для вельмож, и для народа. Еще экономная Анна Иоанновна поняла это, боролась с модами на роскошь, аналогичные меры начинал было Бирон. Да и Елизавета в начале царствования взялась было продолжать их линию.

Было запрещено запрягать в кареты больше трех лошадей, затягивать экипажи и дома черной тканью в знак траура. Цена ткани для одежды высших трех классов Табели о рангах устанавливалась не выше 4 руб. за аршин, трех следующих классов – 3 руб., остальным классам – 2 руб. Лицам, не имеющих военных и гражданских чинов, купцам, простонародью возбранялось носить бархат и шелка. Кружева – только лицам высших пяти классов, и не более 4 пальцев ширины. Золотое и серебряное шитье разрешалось лишь в галунах военных и высшим вельможам на придворных торжествах. Русским мануфактурам предписывалось сократить производство дорогих тканей, а импорт тканей дороже 7 руб. за аршин был запрещен.

Но… первой модницей была сама царица. Стонали и сокрушались ее портнихи. Запрет на дорогой импорт быстро отменился. А за государыней следовали и прочие дамы. Гонялись за заграничными новинками, косметикой, фасонами. Елизавета указала – купцы с соответствующими товарами должны первым делом представить их смотрителю императорского гардероба, чтобы государыня выбрала лучшее. В 1751 г. разразился скандал: французский торговец привез целый корабль тканей, украшений, галантереи, Елизавета что-то отобрала, а он эти вещи распродал другим. Государыня наистрожайше приказала все сыскать у покупательниц и возвратить «моим указом» [65, с. 10–15].

Послы государыни за рубежом были загружены не только дипломатическими обязанностями, но и выискивали для нее модные вещички. Даже британский посол в Петербурге Гинфорд лично хлопотал о доставке для нее лучших тканей. Как вспоминали современники, Елизавета никогда не надевала одного платья дважды, а меняла их по нескольку раз на дню. Известно, что при пожаре в московском дворце сгорело 4 тыс. ее платьев. А после смерти императрицы в ее гардеробе насчитали 15 тыс. платьев, «частью один раз надеванных, частью совсем не ношенных, 2 сундука шелковых чулок, лент, башмаков и туфлей до нескольких тысяч и проч. Более сотни неразрезанных кусков богатых французских материй» [66, с. 100].

А кроме нарядов, были еще и прически. В моду входили сложнейшие сооружения на каркасах – к ним крепились и волосы, и украшения, цветы. Для этого выписывали французских куаферов из парижской Академии парикмахерского искусства, посылали своих специалистов учиться во Францию. Прическа делалась часами. Пока куафер колдовал над государыней, в ее уборную допускались избранные дамы – наблюдать за процедурой, участвовать в разговорах. Отлучение от уборной считалось знаком серьезной немилости.

Елизавета ценила и хорошую музыку. При ней оркестр придворной капеллы вырос вчетверо – приглашали лучших музыкантов из Италии, Германии, Франции. Музыка звучала не только на балах, а во время обедов и ужинов, куртагов, торжественных приемов. В 1749 г. царица издала указ: «Отныне впредь при дворе каждой недели после полудня быть музыке: по понедельникам – танцевальной, по средам – итальянской, а по вторникам и в пятницу, по прежнему указу, быть комедиям». Вокалистов тоже приглашали из Италии, искали и свои таланты. С 1748 г. организовывались публичные концерты: «По желанию любителей музыки еженедельно по средам, после обеда, в 6 часов, в доме князя Гагарина, что на Адмиралтейской стороне, на улице Большой Морской против немецкого театра, будут устраиваться концерты по образцу итальянских, немецких и голландских». По билетам допускались все желающие, в том числе купцы, горожане, за исключением «пьяных, лакеев и распутных женщин» [67, с. 55].

Но и высший свет Петербурга должен был подражать императрице, не прослыть отсталыми. Вынужден был раз за разом шить новые платья. На придворные маскарады гости в одном и том же костюме дважды не допускались. Когда такие попытки были замечены, караульные гвардейцы на входе получили приказ: ставить на нарядах чернильную печать – к следующему разу шейте новые. Чтобы быть «на уровне», нанимали и заграничных парикмахеров, поваров, гувернеров. Создавали музыкальные и певческие капеллы из крепостных, выписывали иностранных капельмейстеров, балетмейстеров. Уроки танцев стали обязательными и для кавалеров, и для дам. Разве мыслимо опозориться, на глазах царицы допустить промашку? И разумеется, каждый старался перещеголять других.

Да еще и угощение. Высшие вельможи вообще держали «открытый стол» – за обед усаживались десятки гостей. Подавали шампанское, а бутылка стоила 1 рубль 30 копеек. Для сравнения: рабочий за сезон получал около рубля. Наемная домашняя прислуга зарабатывала около 3 руб. в год. По-крупному шла и карточная игра, проигрывались сотни и тысячи. Императрица, «жалея» приближенных, иногда приказывала выдать им жалованье за год вперед, чтобы они могли нарядиться к очередному празднеству. Но это оказывалось каплями в море. Уж на что ее любимец Воронцов был одним из богатейших людей России – огромные имения с тысячами «душ», заводы. Но он постоянно выпрашивал у государыни «землицу», «крестьянишек». А когда его мольбы удовлетворялись, сразу начинал просить, чтобы казна выкупила у него полученные деревни, потому что денег не хватало, он по уши сидел в долгах. И не он один.

На подобные жизненные стандарты стала ориентироваться не только светская верхушка. Другим тоже хотелось. Все дворянство охватила мода на роскошь и развлечения. Балы, банкеты, пирушки устраивали начальники в губернских, уездных городах, разве что масштабами поскромнее. В Москве предприимчивый итальянец Локателли начал по воскресеньям устраивать маскарады для всех желающих. Но билеты стоили 3 руб. Очень не дешево. Если же «кто-то пожелает ужинать, также кофе, чаю и питья, оные будут получать в том же доме за особливую плату».

В результате расплодилось повальное хищничество. Воровали и брали «на лапу» все, кто имел такую возможность. И далеко не всегда это даже считалось взяткой – только если за деньги нарушены законы. Если же чиновник получил мзду за работу, которую и так должен был сделать, это воспринималось как нормальная «благодарность» (хотя без нее он и не взялся бы за дело, отложил в долгий ящик). Например, о вымогательствах Бестужева царица знала, но в упрек канцлеру никогда их не ставила. Иностранцы платят – чай не обеднеют.

Но другие-то драли со своих или воровали государственные