красочные вставки этой книги составляют визуальный фон комментируемой строфы; ср. в воспоминаниях мемуаристов: «Вот первый разворот с роскошным столом, икра там и все такое…» (Там же: 301). Само представление о пышном столе и необходимости на нем избыточных угощений складывалось в сталинскую эпоху не без мифотворческого влияния «Книги о вкусной и здоровой пище» (Там же: 297; ср.: Лебина 2018: 59–66). Легендарная кулинарная книга была закономерным шагом на пути создания новой советской кухни, отличавшейся немыслимым разнообразием (ср. предисловие-призыв «К изобилию») и пытавшейся примирить коммунистические идеалы с буржуазными кулинарными представлениями (Пироговская 2017: 298). Роскошная сервировка (в том числе крахмальные скатерти) была важной частью этой утопической кулинарии. О реальном (и довольно печальном) положении вещей в сфере распределения продуктов в СССР сталинского времени см.: Осокина. Ориентация на визуальную и звуковую изобразительность в духе Державина – Пушкина в этой строфе (ср. «шипенье пенистых бокалов» в «Медном всаднике» и первую главу «Онегина») вполне оправдана: сталинский «большой стиль» сознательно эксплуатировал имперские мотивы.

144

Ветчина, да икорка, да пайка, / да баланда, да злой трудодень…

Если «ветчина» и «икорка» отсылают читателя все к тому же визуальному ряду «Книги о вкусной и здоровой пище», то другие компоненты перечня К. обозначают резкое возвращение из пространства пищевой советской утопии к теме сталинских репрессий. Отметим тут переход от «(спец)пайка» (деликатесного продовольствия для номенклатуры, распределяемого через закрытую систему специальных магазинов) к «пайке», а также своеобразный прием «фонетического минус-повтора» (с «пайкой» перекликается отсутствующее определение икры: «паюсная»).

И «пайка» (паек, суточная норма пищи, выдаваемая на руки), и «баланда» (жидкий суп) могут быть солдатскими, однако в комментируемых стихах, безусловно, имеется в виду именно тюремный/лагерный быт, ср. дальше во II гл.: «Кто привык за победу бороться, / мою пайку отнимет и жрет». Бывшие заключенные сходятся на том, что по вкусу лагерный суп был по-настоящему омерзителен. Так, Г. Левинсон писала, что баланда часто варилась «из гнилой капусты и картошки, иногда с кусочком трески, иногда с селедочной головой», а Б. Армонас вспоминала про баланду с «кусочками легкого или рыбьими жабрами и несколькими ломтиками картошки». (цит. по: Эпплбаум: 208). Ср. также описание баланды в «Одном дне Ивана Денисовича» (1962) А. Солженицына: «Баланда не менялась ото дня ко дню, зависело – какой овощ на зиму заготовят. В летошнем году заготовили одну соленую морковку – так и прошла баланда на чистой моркошке с сентября до июня» (Солженицын 1991: 13).

Народный комиссариат труда. Трудовая марка 1930 г. 1 трудодень

В «трудоднях» измерялась с 1930 по 1966 г. работа в колхозах, ими же она и оплачивалась, сами колхозники описывали ситуацию как «работу за палочки» (отметки в конторской книге). Трудодни могли реализовываться как деньгами, так и продуктами, причем оплата в разных регионах была различной и зависела от множества обстоятельств. По сути дела, колхозная система, при которой крестьяне не имели паспортов (до 1974 г.) и не получали гарантированной платы за свой труд, не так уж сильно отличалась от ГУЛАГа.

145

Спой мне, мальчик в спартаковской майке, / спой, черемуха, спой мне, сирень!

Физкультурный парад в Москве. 1938 г.

Культ римского гладиатора-повстанца Спартака (I в. до н. э.), предводителя третьего восстания рабов, сложился еще в XVIII–XIX вв. и активно поддерживался левыми силами в Европе и России, Спартак стал героем популярного одноименного романа Рафаэлло Джованьоли (1874). Спортивное общество «Спартак» было основано в 1934 г., первоначально (до 1960 г.) – на основе спортивных кружков Промысловой кооперации, что определило несколько фрондерский характер массового предпочтения «народного» «Спартака» другим советским спортивным обществам, сформированным на базе государственных институций и официальных организаций. Также следует упомянуть о «Союзе Спартака» – левой организации в Германии 1910-х гг., многим советским людям известной благодаря песне «Маленький барабанщик» (1929, муз. В. Валльрота, сл. М. Светлова, переложение немецкой песни о мальчике-трубаче) [92]:

Мы шли под грохот канонады,

Мы смерти смотрели в лицо.

Вперед продвигались отряды

Спартаковцев, смелых бойцов <…>

(Песенник пионера: 27)

Второй комментируемый стих отсылает к распространенным в массовой советской культуре (см. выше коммент. на с. 100–101) мотивам сирени и черемухи, которые в пределах одного текста встречаются, например, в известной лирической песне «Сирень-черемуха» (муз. Ю. Милютина, сл. А. Софронова) из кинокомедии «Беспокойное хозяйство» (1946, реж. М. Жаров) [93]:

Расцвела сирень-черемуха в саду

На мое несчастье, на мою беду.

Я в саду хожу, хожу да на цветы гляжу, гляжу,

Но никак в цветах, в цветах

Я милой не найду, я милой не найду,

Ой, не найду, ой, не найду.

(Песни наших дней: 162)

Ср. также зачин ст-ния 1993 г. самого К., отсылающий к только что процитированной песне: «Отцвела-цвела черемуха-черемуха, / расцвела, ой, расцвела-цвела сирень!» (Кибиров 2009: 201).

146

Спой мне, ветер, веселый мой ветер, / про красивых и гордых людей, / что поют и смеются, как дети, / на просторах Отчизны твоей!

Первые два стиха вновь отсылают к песне «Веселый ветер» (см. выше на с. 212–213). В песне про красивых и гордых людей, которую предлагается спеть ветру, можно заподозрить отголосок двух чрезвычайно популярных речевых фрагментов, активно тиражировавшихся советской школой, часто – подряд, так что они образуют как бы единый провербиальный текст, описывающий нечто вроде «гуманистического идеала великой русской литературы». Это, во-первых, знаменитая реплика доктора Астрова из 2-го действия пьесы Чехова «Дядя Ваня» (1897): «В человеке все должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли» (Чехов: 83). Во-вторых, сентенция Сатина из 4-го действия пьесы Горького «На дне» (1901–1902): «Чело-век! Это – великолепно! Это звучит… гордо!» (Горький: 159).

Напомним, что пели и смеялись, «как дети», герои «Марша веселых ребят» (1934). Последний стих (скорее всего, случайно) близок к воспроизводящему то же клише фрагменту текста «Ленинградского выборного марша» (1938, муз. П. Белова, сл. Л. Энтелиса) [94]:

<…>

Мы лучших людей избираем

От фабрик, полей и морей.

Мы знаем, кому доверяем

Просторы отчизны своей.

И песня все шире несется,

Идем мы вперед и вперед.

И сердце за Родину бьется,

О Сталине сердце поет!

(Цит. по: Молюков: 156)

147

Спой о том, как под солнцем свободы / расцвели физкультура и спорт, / как внимают Равелю народы / и как шли мы по трапу на борт

Микроцитата из советского гимна («Сквозь годы сияло нам солнце свободы», ср. с. 210) неожиданно применяется к физической культуре и спорту, действительно пользовавшимся особым вниманием тоталитарных