же гармоника, вошедшая в русский быт в XIX в., довольно быстро становится приметой народной культуры (сперва – городских низов, а с начала XX в. – и деревенской) и непременным атрибутом многочисленных идиллических советских песен, среди которых следует назвать еще один шедевр, написанный трехстопным анапестом, – «Одинокую гармонь» (1951, муз. Б. Мокроусова, сл. М. Исаковского) [82]. Приведем здесь фрагмент этой песни:

То пойдет на поля, за ворота,

То обратно вернется опять,

Словно ищет в потемках кого-то

И не может никак отыскать.

Веет с поля ночная прохлада,

С яблонь цвет облетает густой…

Ты признайся, кого тебе надо,

Ты скажи, гармонист молодой?

Может, радость твоя недалеко,

Да не знает, ее ли ты ждешь…

Что ж ты бродишь всю ночь одиноко,

Что ж ты девушкам спать не даешь?

(Песни советского кино: 153)[57]

Пышная колхозная свадьба ударников коммунистического труда (часто, как и в комментируемых стихах, с «гоголевским», «малороссийским» или южнорусским колоритом) – один из важных атрибутов сталинского праздничного кинематографа. Свадебные сцены предоставляли создателям фильмов в полной мере продемонстрировать изобилие достижений сельского хозяйства в колхозах, а интонационно – сочетать юмор и лиризм с торжественностью (провозглашение тостов за родную коммунистическую партию). Ср., например, свадебные сцены в кинокомедиях «Трактористы» и «Свадьба с приданым» (1953, реж. Т. Лукашевич, Б. Равенских). В комментируемом фрагменте К. не пересказывает ни один из перечисленных фильмов, а несколькими штрихами воссоздает их «задушевную» атмосферу. Полувоенные принципы организации работы в советских колхозах были сформулированы еще в 1932 г. постановлением ЦК ВКП(б) от 4 февраля «Об очередных мероприятиях по организационно-хозяйственному укреплению колхозов»: «бригада должна иметь постоянный (для животноводческих бригад – не менее чем на 3 года, для растениеводческих – на период севооборота. – Комментаторы.) состав членов, за бригадой закрепляются определенный земельный участок, инвентарь, скот и другое производственное имущество, необходимое для выполнения работ. Организатором производства бригады является бригадир, назначаемый правлением колхоза» (цит. по: Яскунова: 69). Мелкие группы колхозников в 8—10 человек, входящие в состав бригад, назывались «звеньями». Соответственно, руководители этих коллективов именовались «бригадирами» и «звеньевыми».

Бригадир, влюбленный в звеньевую, – главный герой песни «Влюбленный бригадир» (муз. Н. Богословского, сл. Н. Лабковского) [83]:

Говорить не умею речисто я,

Хоть порой могу коснуться разных тем.

Но взгляну лишь в глаза твои чистые

И от счастья немею совсем.

Приключилось со мной непонятное,

Первым долгом я в звено твое бегу.

Объясняю задания внятно я,

А любовь объяснить не могу.

136

Все бы петь тебе, радость, плясать бы / да ходить в ДОСААФовский тир!

Первый стих – напоминание о печальной судьбе Стрекозы из хрестоматийной басни Крылова («Ты все пела? это дело: / Так поди же попляши!» (Крылов: 53)). Безудержное веселье сталинского кинематографа на фоне массовых репрессий уподоблено таким образом пиру во время чумы, стрельба по мишеням в тире грозит обернуться брато-/самоубийством (ср. финал I гл.). Упоминание о ДОСААФ СССР (Добровольном Обществе содействия армии, авиации, флоту СССР) в комментируемых стихах – анахронизм. Общество было создано лишь в 1951 г., а в 1930-е гг. на месте будущего ДОСААФ в Советском Союзе действовал ОСОАВИАХИМ (организованное в 1927 г. Общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству). О типовых целях посещения советскими мальчиками тиров ДОСААФ см., например, в сборнике очерков П. Попова с характерным названием «На страже мирного труда»: «…маленький ДОСААФовский тир стал свидетелем настойчивых тренировок юноши. Они способствовали тому, что в армию Анатолий пришел с неплохим теоретическим и практическим багажом. Подготовка дала себя знать» (Попов 1965: 68).

137

От успехов головокруженье! / Рано, рано трубить нам отбой! / Видишь, Маша, во мраке движенье? / Враг во тьме притаился ночной!

Первый стих комментируемого фрагмента – трансформированное путем инверсии название статьи Сталина о перегибах при коллективизации «Головокружение от успехов», опубликованной в «Правде» 2 марта 1930 г. (заголовок статьи стал провербиальным сочетанием, но никак не предохранил крестьян от репрессий, предусмотренных партийными установками).

В следующем комментируемом стихе цитируется припев популярной пионерской песни «Орлята учатся летать» (1965, муз. А. Пахмутовой, сл. Н. Добронравова) [84]:

Непросто спорить с высотой,

Еще труднее быть непримиримым,

Но жизнь не зря зовут борьбой,

И рано нам трубить отбой!

Бой! Бой!

(Республика орлят: 5)

Имя «Маша» в сочетании с упоминанием о «мраке», возможно, отсылает читателя к зачину популярной песни «У самовара» (муз. и сл. Ф. Гордон) [85]: «У самовара я и моя Маша, / А на дворе совсем уже темно» (Наши любимые песни: 77).

А. Хохлов в роли бывшего белогвардейца, вредителя Половцева в экранизации «Поднятой целины» М. Шолохова 1939 г. (реж. Ю. Райзман)

Мотив «боя», начатый К. цитатой из адресованной детской аудитории песни (сперва исполнявшаяся мужским дуэтом, она вскоре стала обязательным номером пионерских концертов), далее в комментируемых стихах продолжается отсылкой к другой песне, до сих пор примечательным образом входящей в репертуар дошкольных заведений и вводящей характерную для советской культуры и риторики фигуру обобщенного врага (вполне, впрочем, конкретизированного в предыдущих и последующих фрагментах II гл.) – это «Песня о пограничнике» (1958, муз. С. Богуславского, сл. О. Высотской) [86]:

Лес дремучий снегами покрыт,

На посту пограничник стоит.

Ночь темна, и кругом тишина…

Спит спокойно родная страна.

Возле самой границы овраг.

Может, в чаще скрывается враг?

Но каких бы ни встретил врагов,

Дать отпор пограничник готов!

(Песенник октябренка: 47)

Образ притавшегося невидимого врага – один из ключевых для советской литературы. См., например, уже в «Двенадцати» А. Блока: «Их винтовочки стальные / На незримого врага» (Блок 3: 356), где невидимый «враг» ассоциируется с дьяволом (ассоциация эта важна и для комментируемых стихов К.). В 1930-е гг. борьба с «притаившимися» внешними и внутренними врагами послужила главным оправданием развязывания сталинского Большого террора и, соответственно, всевозможными способами изображалась в советском искусстве. Приведем здесь только один и отчасти парадоксальный пример – фрагмент из ст-ния 1937 г. сосланного в Воронеж О. Мандельштама, где, как и у К., враги угрожают советским людям из тьмы:

Если б меня наши враги взяли

И перестали со мной говорить люди,

Если б лишили меня всего в мире:

Права дышать и открывать двери

И утверждать, что бытие будет

И что народ, как судия, судит…

<…>

И разбудив вражеской тьмы угол,

Я запрягу десять волов в голос…

<…>

(Мандельштам 1967: 253–254)