class="p1">Отсылки к столь разным текстам монтируются здесь в связное высказывание, позволяющее перейти к следующей строфе: не следует успокаиваться, враг не дремлет.

138

Там в ночи полыхают обрезы, / там в муку подсыпают стекло, / у границы ярится агрессор, / уклонисты ощерились зло!

Визуальный код этой строфы – советские плакаты и карикатуры эпохи Большого террора. В первых двух комментируемых стихах изображаются внутренние враги (кулаки и вредители), в третьей – внешние (агрессоры), а в четвертой – снова внутренние (предатели-оппортунисты). Обрезы (винтовки с укороченными прикладом и стволом), которые легко прятать под одеждой и можно эффективно использовать при нападении с близкого расстояния, стали в советской культуре фирменным знаком крестьянского («кулацкого») сопротивления советской власти. Ср., например, в песне брежневского времени, посвященной пионеру-герою Павлику Морозову (муз. Н. Пескова, сл. М. Пляцковского) [87], который был убит вовсе не из обреза (см. содержательную монографию: Келли): «Ты не боялся кулацких обрезов, / Смертью грозящих в неравном бою. / Ставил ты выше любых интересов / Честь пионера и совесть свою!» Таким же символическим общим местом были рассказы о вредительских диверсиях на селе и в городе (взрывах, отравлении продуктов, порче техники), расцветшие в СССР в особенности после «Шахтинского дела» 1928 г. Ср., например, в монографии Ш. Фицпатрик «Повседневный сталинизм»: «В Москве в 1933 г. якобы бывшие кулаки „в пищу бросали мусор, гвозди, проволоку, битое стекло“» (Фицпатрик: 57).

Кукрыниксы. Мюнхенский сговор. 1938 г. Лидеры европейских демократий при закулисном участии США предлагают ощерившемуся Гитлеру закусить Чехословакией, а затем двинуться на СССР

Слово «агрессор» не в терминологическом, а в оценочном значении (= внешние враги страны советов, страны «оси») входит, как можно предположить по выборочным данным, в активный советский пропагандистский обиход во второй половине 1930-х гг., когда Гитлер активизирует милитаризацию Германии, а СССР ускоренно готовится к войне. Ср. в «Кратком курсе истории ВКП(б)» 1938 г.:

Отличительная черта второй империалистической войны состоит пока что в том, что ее ведут и развертывают агрессивные державы, в то время как другие державы, «демократические» державы, против которых собственно и направлена война, делают вид, что война их не касается, умывают руки, пятятся назад, восхваляют свое миролюбие, ругают фашистских агрессоров и… сдают помаленьку свои позиции агрессорам, уверяя при этом, что они готовятся к отпору.

(История ВКП(б): 319)

Борьба с правым и левым уклонами в партии, восходящая ко временам фракционных дискуссий 1920-х гг., в эпоху «высокого сталинизма» превратилась в набор ярлыков, достаточно произвольно навешиваемых на объявленных врагами членов ВКП(б). Ср. в уже цитировавшейся нами (с. 146) «Песне о Сталине» (1959) Юза Алешковского: «Вчера мы хоронили двух марксистов, / тела одели ярким кумачом, / один из них был правым уклонистом, / другой, как оказалось, ни при чем» (Алешковский: 3, 504).

139

Рыков с Радеком тянут во мраке / к сердцу Родины когти в крови! / За Ванцетти с бедняжкою Сакко / отомсти! Отомсти! Отомсти!

В двух начальных комментируемых стихах (как и во всей предыдущей строфе) стилизована эстетика советских карикатур 1930-х гг. и военного времени. Тянущиеся к СССР руки с окровавленными ногтями – общий мотив таких карикатур, как и объединение врагов Советского Союза в пары. Впрочем, председатель Совета народных комиссаров (с 1924 по 1930 г.) Алексей Иванович Рыков (1881–1938) и член исполкома Коминтерна журналист Карл Бернгардович Радек (1885–1939), в отличие от Г. Зиновьева и Л. Каменева, не составляли в пропагандистском пантеоне «врагов народа» традиционной пары, да и судебные процессы над ними проходили в разное время (хотя обоих обвиняли в троцкизме; см.: Ратьковский, Ходяков: 129–137. Скорее всего, К. объединил Рыкова и Радека в комментируемых стихах по фонетическому принципу (анафорой). Общим пропагандистским местом сталинской эпохи, как мы уже отмечали, является и образ притаившегося «во мраке» врага. Сочетание «сердце родины» (написание у К. слова «родина» с заглавной буквы, которому школьников учили с первого класса, подчеркивает идеологическую нагрузку метафоры) встречается, например, в ст-нии Н. Тихонова «Когда людям советским в их мирном сне…» (1933):

В этой звонкой тиши тебе слышать дано,

Если ты остановишься с хода,

Как спокойно и радостно бьется оно —

Сердце родины, сердце народа.

(Тихонов 1958: 90)

Отметим также текстуальное совпадение комментируемого фрагмента с военным ст-нием О. Берггольц «Родине» (1941), воспроизводящим, как и К., эстетику советского плаката: «К сердцу Родины руку тянет / трижды проклятый миром враг» (Берггольц: 19).

Н. Бухарин (слева) и Л. Троцкий (справа) на «известинской» карикатуре Бориса Ефимова. 1938 г.

Никола Сакко (1891–1927) и Фердинандо Ванцетти (1888–1927) – американские рабочие-анархисты итальянского происхождения, казненные в 1927 г. (осуждены за убийство двух охранников и кассира обувной фабрики, совершенное в 1920 г.). Несмотря на предъявленные суду доказательства виновности подсудимых, разбирательство выглядело откровенно предвзятым. Вынесенный обвинительный приговор и казнь Сакко и Ванцетти на электрическом стуле вызвали волну протестов левой общественности во всем мире, включая СССР, где Сакко и Ванцетти стали предметом своеобразного культа, примкнув к сонму других революционных мучеников. В честь них переименовывались улицы, их именами был в 1930 г. назван Московский завод пишущих принадлежностей, построенный и первоначально работавший в рамках советско-американской концессии. Абсурдность мести за смерть американских анархистов убийством советских коммунистов-оппозиционеров подчеркнута использованием троекратного повтора призыва «Отомсти!», который, впрочем, активно использовался не в эпоху Большого террора, а в революционное время (см. коммент. к I гл., с. 152–153) и в период Великой Отечественной войны. Ср., например, в ст-нии лейтенанта В. Егорова «По сугробам босую водили…» (1942):

Слышишь голос замученной Зои?

«Отомсти! Отомсти! Отомсти!..»

(цит. по: Кожемяко: 152)

Иронически именуя Сакко «бедняжкой», К. вряд ли знал о том, что некоторые исследователи дела Сакко и Ванцетти склоняются как раз к мнению о виновности первого (в отличие от второго). Еще одна характерная черта комментируемой строфы – нарочито неконвенциональная мужская рифмовка четных стихов («крови» – «отомсти»), она может быть истолкована как сознательный прием имитации «наивного» сознания. Приведем также мемуарную заметку А. Л. Осповата на полях нашего комментария: «Во дворе (середина 1950-х) среди прочих словесных игрушек („Папа ходит по избе, / Бьет мамашу по / Папе сделали ботинки…“) бытовали и „ссаки Ванцетти“».

140

Вот, гляди-ка ты – два капитана / за столом засиделись в ночи. / И один угрожает наганом, / а второй третьи сутки молчит. // Капитан, капитан, улыбнитесь! / Гражданин капитан! Пощади! / Распишитесь вот тут. Распишитесь!! / Собирайся. Пощады не жди

В этих двух и следующей строфах К. возвращается к теме репрессий, но если выше они подразумевались как часть государственной политики, внутрипартийной борьбы, то теперь СПС вновь (ср. коммент. к I гл., с. 181) обращается к семейному сюжету братоубийства. При этом на передний