Йонас сжал кулаки. Обжигающая ненависть переполняла его. Король смел изображать скорбь о той, кого хотел убить своими руками! Дыхание участилось. Йонас готов был броситься вперед и заставить короля заплатить за каждое сказанное слово. За Руту.

Мысль сверкнула, словно вспышка молнии за окном. Под люстрой оказались Рута и ее партнер. Но ведь никто, кроме Йонаса, не мог точно знать этого. Лишь ему была известна тайна маски.

Сердце билось все сильнее. Гости вокруг молчаливо соболезновали утрате. Сотни взглядов были обращены на короля. Йонас знал, что должен сделать, но язык словно присох к горлу. Он не мог произнести ни слова.

– Я объявляю этот день днем траура, – продолжил король. – Бал объявляется закрытым. Я лично выслушаю каждого, кто захочет выразить свои соболезнования. Прошу дать мне лишь немного времени, чтобы справиться с утратой.

Тишина сменилась тихим шепотом и шелестом юбок. Еще немного, и гости разошлись бы. Йонас крепко зажмурился. Он не мог позволить жертве Руты стать напрасной.

– Постойте! – вскрикнул он, и звук собственного голоса показался чужим и далеким.

Король и все присутствующие повернулись в его сторону. Слишком знакомой была ситуация. Он вновь оказался под прицелом. Его слова могли прозвучать нелепо, тогда въедливый злой смех вновь наполнил бы зал. И Йонас снова обратился бы в ничтожество. И если прежде его лишь выпороли, то теперь слова могли стоить ему жизни.

Он все еще мог сбежать. Но никогда не смог бы себя простить.

– Всего лишь один вопрос, – твердо произнес он. – Откуда вам известно, что именно принцесса оказалась похороненной под люстрой?

Король сдвинул брови, но быстро вернул скорбное выражение лица.

– Только это волнует вас сейчас? – Он пронзительно посмотрел Йонасу в глаза.

Тот поежился и едва не отступил. Под взглядом короля он чувствовал себя глупцом. Каждый из окружающих сомневался в нем и его словах. Он не знал, где найти поддержку. Слова Руты всплыли в памяти неожиданно. Они делали все это ради Олененка. Рута верила ему. И продолжала верить сейчас.

– Только это, ваше величество. До бала я имел честь поговорить с вашим портным. Он рассказал мне о традиции наряжаться в животных. А также о том, что в день маскарада каждый имеет право на маленькую тайну. И до снятия масок никому неизвестно о личности другого. Даже королю.

Шепот нарастал. По виску Йонаса скатился пот. Король молчал и, казалось, готов был сдаться.

– Что же, если вам так нравится снимать маски, скажите, кто под вашей? Мне хотелось бы знать, кто смеет выставлять мне подобные обвинения. Но, прежде чем вы ответите, у меня есть еще один вопрос. Как я или кто-то другой в этом зале может верить человеку, укравшему костюм моего покойного брата?

Йонас похолодел. Он не ожидал, что костюм, позволивший ему попасть на бал, мог сыграть с ним злую шутку. Теперь он выглядел вором и обманщиком. Король был прав: никто не был обязан верить ему.

К горлу подступил горький ком. Йонас сделал шаг назад, отчаянно стараясь придумать хоть одну причину, но слова ускользали.

– Стража, взять его, – громко приказал король. – Я хочу лично допросить этого человека.

Гости вокруг Йонаса расступились. Два стражника подошли ближе и взяли его под локти.

– Я верю ему, – внезапно раздался низкий мужской голос.

Стражники ослабили хватку. Взгляды, до этого обращенные на Йонаса, теперь были устремлены к человеку на лестнице. На нем не было маски, иссохшее лицо испещряли морщины и тонкие шрамы.

– Мое имя – Раймондас. Десять лет назад я был в этом замке. Пришел в него ночью, чтобы выполнить свою работу и навсегда покинуть королевство. Мне был дан лишь один приказ – не позволить никому из членов королевской семьи выйти из замка живым.

Блики свечей угрожающе плясали на стенах.

– Мне обещали щедрую награду и полную безопасность. Я давно мечтал прекратить убивать и завести семью, стать другим человеком. Но я и не думал, что не смогу растить дочь, зная, что на моих руках кровь такой же маленький невинной девочки. Я сходил с ума и готов был покончить с собой, когда послы вдруг принесли добрую весть: принцесса жива. Я прибыл сюда только затем, чтобы убедиться в этом. Лишь разок взглянуть на принцессу и простить самого себя. Но я опоздал. И если вам нужна хоть одна причина мне верить, то вот: за мои слова меня казнят. Но теперь мне все равно. Я и сам не могу больше жить, ведь человеком, отдавшим мне приказ, был король Гантарас.

Мертвая тишина после слов Раймондаса сменилась звоном обнажающихся мечей стражников.

– Йонас, расскажи еще раз. Я так люблю эту часть истории! – Звонкий голос Олененка подрагивал от нетерпения.

– Хорошо, – самодовольно произнес он. – Я обнял Руту левой рукой и крепко прижал к себе, а правой выхватил меч и приставил его к горлу короля.

– Ты ничего не путаешь? – Рута приоткрыла глаза.

Одеяло давило приятной тяжестью. В воздухе витал запах полевых трав. Он появился здесь давно и был первым, что Рута почувствовала, когда пришла в сознание. Свежие букеты приносили каждый день, и порой, когда солнце освещало ее постель, Рута представляла, что лежит на большой поляне.

Ветер нежно касался волос, и отросшая прядь щекотала нос. Рута хотела убрать ее, напрягала руку и морщилась от боли. Ей никак не удавалось привыкнуть к тому, что тело, сильное и выносливое, уже не могло служить ей так же, как и прежде.

– Возможно, меч я держал в левой руке. У меня плохая память на детали. – Йонас широко улыбнулся. – Как ты себя чувствуешь?

Рута задумалась. Ей часто задавали этот вопрос в последнее время. Доктора, прислуга и незнакомые люди, заходившие навестить ее и выразить восхищение и благодарность. Она сама не считала себя героиней. Гораздо больше отличился Йонас, проявивший смелость и сообразительность. Она же лишь оказалась под…

Хрустальный звон заставил вздрогнуть. Сердце замерло. Звук разбивающегося стекла навеки застыл в памяти. Она не раз просыпалась ночью, едва дыша, потому что в кошмарах ее вновь и вновь настигали треск, грохот, звон стекла и пронзительная тишина.

– Рута? – Йонас испуганно приподнялся.

– Все хорошо. Я еще не совсем проснулась.

Она почти не солгала. Впрочем, до этого времени она не понимала значения слова «хорошо». Но теперь Рута знала точно: хорошо – когда грудь не обжигает огнем при каждом вздохе, хорошо – когда можешь лежать на боку и не испытывать боли, хорошо – когда при каждом шаге не кружится голова, а к горлу не подступает тошнота.

Все остальное, вроде шрамов, которые теперь испещряли руки, или ноющей боли в плече и локте, – вполне можно было терпеть. Рута даже назвала бы себя здоровой, но доктор настоял на своем и вынудил ее продолжать лежать в постели.