Иные девки так впрямую и говорили. Мол, не указ вы нам. А потом, после свадьбы, впервые услышав требования мужа и примерив их на себя, со слезами вспоминали матерей. Да уж поздно. Деваться некуда, обратной дороги нет.

Марья Афанасьена в силу своего положения в долине как могла, боролась с такими порядками, но поддержки среди медведиц не находила. 'Пусть развлекутся девочки, покуда можно, — говорили ей. — Выйдут замуж, не до забав станет. Муж да хозяйство лучше нас жизни научат/

'Потому и уехал сыночек отсюда/ — вздохнула Марья Афанасьевна. 'Не по нраву ему такое. Не хочет Мишенька строптивицу сначала обихаживать, а после об колено ломать да порядка с уважением требовать. Оттого и ушел он от нас. И женщину себе взял человеческую. И он не вернется/ — со всей очевидностью поняла медведица. 'А это значит… Это значит../ — она неловко затопталась в сенях, не в силах принять правильное решение. Как поступить? Помочь Михайле и его избраннице или помешать? В первом случае сынок счастливым будет, но жить станет вдали от матери с отцом, забросит дела долины… 'А много ли он ими занимался? — задумалась женщина. — И захочет ли заниматься, оставшись без любимой? Не возненавидит ли не только жестокие, замшелые традиции, но и нас как их хранителей? И переживу ли я сыновнюю ненависть?' 'Нет уж, — решила она. — Не бывать такому. Помогу я Мишеньке, а там была ни была. Главное для матери — счастье детей. Другого не надобно/

Решение было принято. И так от этого стало хорошо да легко на сердце у Марьи Афанасьевны, что распрямила она плечи и заулыбалась, как улыбалась много лет назад, приведя в мир первенца, любимого своего Мишеньку, в крошечные руки которого положила свое сердце. Нет, дочь она тоже любила и даже очень сильно, но по-другому что ли. 'Не время для самокопания/ — опомнилась медведица и вошла, таки, в горницу, пора бьло поговорить об испьтаниях всерьез.

— Знаешь, Марья Афанасьевна мне понравилась, — прильнув к горячему словно печка оборотню, делилась Меланья. — Мудрая такая, понимающая, добрая. Мамой себя велела звать.

— Вот и хорошо, — обрадовался Михаила. — А то ведь волновался я, грешным делом. Аж поджилочки тряслись.

— Уж прям? — не поверила Малаша, даже приподнялась, чтобы заглянуть в любимое лицо.

— Точно тебе говорю, — потянулся за поцелуем мужчина. — Потому и потащил такую ораву с собой. Думаю, ни в жизнь Кащею да сродственничкам его не откажут в сватовстве. Не посмеют просто. Покривятся, но гонор свой поприжмут. Так и вышло. И отец доволен, и мама рада.

— А ежели не вышло бы по-твоему? — посмурнела Меланья. — Бросил бы меня?

— Глупости не говори, — у счастливого медведя даже разозлиться как следует не получилось. — Забрал бы тебя отсюда в Лукоморье да и всех делов. Жили бы как раньше, деток растили, радовались бы. Единственное, сюда хода бы не стало. Но ты, Малаша, дороже мне власти в общине.

— И ты мне всех дороже, — призналась она. — Словно нету никого вокруг. Один ты для меня, ненаглядный мой.

— Уж прям? — хитро прищурился медведь.

— Из мужиков ты единственный, хочешь побожусь? А так не одна я, конечно. Маша с Настей мне ближе сестер родных стали, трактир — домом обернулся, домовой дядькой сделался. Столько я с ними испытала. Ой… — она запнулась и прижала ладони к щекам. — Про испытания-то я тебе и не рассказала.

— Малаш, — взмолился оборотень, — в другой раз не охай так. У меня аж сердце зашлось, думал случилось что.

— Пустырничку попей, — посоветовала Меланья. — Говорят, способствует.

— Ну раз говорят, — смирился он. — Попью. А с испытаниями-то что выяснила?

— Угадали сестрички с ними. Все, по их словам, и получилось. Сперва надобно обед приготовить да не простой, а праздничный. На другой день предстоит пояс плести. Ты бусины достал?

— И бусины, и кожу, и шелк, — отчитался Михаила. — Уже передал Яге. Потрясающая женщина.

— Не то слово, — содрогнулась Малаша, вспомнив свою бытность лягушкой. — А третье испытание охотничье.

— Лось? — понятливо вздохнул Михайла, почувствовав, что слетела печать молчания. Это означало только одно: мать не стала скрьтничать и рассказала все, что знала про дурацкие испытания.

— Он самый, — нахмурилась Меланья. — Это же надо, такое испытание учудить, а? Матерому лосю рога обломать, додумались же извращенцы мохнатые.

— Самое плохое, что я ничем тебе помочь не смогу, сладкая, — пропустил извращенцев мимо ушей Михаила. — Следить за мной станут, глаз не спустят. И не это плохое самое. Рога, когда они добыты будут, на алтарь Велесов возложат. Ежели они женскими руками свернуты, вмиг станут серебряными.

— А если мужскими?

— Прахом осыплются.

— Надо же, — удивилась Меланья. — Не терпит, стало быть, Велес обмана? А я-то все никак в толк взять не могла, почему Марья Афанасьевна толковала, что леший нам не помощник.

— Так и есть. Обычно девкам своей дури хватает, стоит только зверем обернуться. А ты у меня — фиалка нежная.

— Не печалься, любый мой, — положила ладошку на широкую грудь Малаша. — Вспомни, кто с нами в Медовую долину припожаловал. Неужто такие сильные да хитроумные чародеи управу на ваших лосей не найдут. Взять хоть Ягу, так колданет, что сохатые сами рога скинут и ей в зубах принесут.

— Это да, — аж зажмурился Михайла. До того живо у него перед глазами встала картина, на которой лоси подносят свои костяные короны в дар гордой Ягишне. Владычица лесная, ей-ей.

— Давай-ка спать, — до слез зевнула и потянулась Меланья. — Утро вечера мудренее.

— Твоя правда, сладкая, — согласился оборотень. — Дай только поцелую разочек, ненаглядная.

— Всего один?

— Как боги дадут.

Боги не мелочились, они были щедры к влюбленным в эту ночь.

Новый день начался для Маши затемно. И то сказать, приготовить завтрак на такую ораву не шутка. Одних только голодных мужиков пятеро да трое деток, три беременные на разных сроках, суровая ведьма плюс Маша с Настей. Спасибо Платоше, что не оставил без помощи. Без него Марья, пожалуй, и не управилась бы. И так к моменту появления на кухне первых едоков она была усталая, раскрасневшаяся и встрепанная.

— Сама-то садись, — велел Маше вооруженный ухватом домовой, — не жди остальных. Корми малявку да про себя не забывай.

— Да, — поддержала его Хельга. — Ням-ням.

— Мелкая дело говорит, — одобрил Платоша. — И сама дельная. Понимает жизнь. Вцепилась, не оторвать. Ешь, пиявочка, — улыбнулся он.

— Гомик, сьмок-сьмок, — сохраняя серьезность помахала нежной ручкой та, и у Марьи создалось полное впечатление, что папина дочка просто-напросто троллит беднягу домового. Умная девочка прекрасно поняла, что именоваться гномиком брутальный домовик отказывается, вот и отомстила ему за пиявочку.