Шок от произошедшего был таким сильным, чтокомментарий в прессе появился лишь через два дня после смерти Анчарова. Газеты,активно травившие режиссера, внезапно резко поменяли свою политику, теперь ониначали защищать Константина Львовича. «Желтуха» опубликовала большое посланиеот старика Бутницкого, суть выступления патриарха советской музыки сводилась кпростым вещам: все деятели культуры, выезжавшие в советское время за границу,непременно вызывались в КГБ, где давали согласие на сотрудничество, исключенийне было, если порыться в архивах «комитетчиков», можно найти бумаги,подписанные такими именами, что жарко станет. «Я сам не исключение, –честно признавался Бутницкий, – страшное время было. Может, Константин инастучал на кое-кого, зато он сумел сохранить театр, создать новую школу ипомочь десяткам актеров».

За этой статьей, словно горошины изразорванного мешка, посыпались другие публикации. Актеры спешили сказатьхорошее слово об Анчарове. Одному он, используя свое влияние, помог получитьквартиру, другому открыл путь на сцену, третьему одолжил денег и забылстребовать долг, четвертого пристроил в больницу… Высшей точки накал эмоцийдостиг в день похорон Константина Львовича, именно на траурном митингепрозвучали слова:

– Великого режиссера убила желтая пресса.

И началось. Все средства массовой информации,словно бешеные собаки, налетели на «Треп». Чего больше было в развернутойкампании: благородного негодования или желания утопить конкурентов? Ответить наэтот вопрос трудно, но активнее всех камни в сотрудников «Трепа» швыряликорреспонденты «Желтухи» и «Клубнички».

Коэн, затаив дыхание, следил заразворачивающейся войной. В его душе, несмотря на окончательный разрыв с Юлей,жили добрые чувства к Чупининой, и Владимир не собирался предавать гласности известныеему факты. А битва становилась все масштабнее. В конце концов журналисты самымрешительным образом потребовали от главного редактора «Трепа» выдачи Рольфа.

«Печатное издание обязано отвечать за действиясвоего сотрудника, – гласило заявление, которое подписало более сотниработников газет, радио и телевидения, – свобода слова не означает свободыубивать, в Уголовном кодексе есть статья о доведении до самоубийства. Имеем лимы моральное право сообщать о глубоко интимных подробностях личной жизни человека?Каковы этические нормы современной журналистики?»

Владелец «Трепа» попытался отбиться, но егожалкие оправдания вроде того, что Рольф является внештатным сотрудником и егоникто из членов редколлегии в глаза не видел, вызвали еще больший гнев окружающих.И в конце концов случилось то, чего боялся Коэн.

В один далеко не прекрасный день «Желтуха»вышла с огромной «шапкой» на первой полосе. «Культурный убийца», – кричаликрупные буквы, внизу красовались две фотографии Юли. На одной Чупининапредстала в своем официальном виде, безукоризненно причесанная, одетая вофисный костюм, с милой улыбкой на лице. На другой была запечатлена она ввытянутом свитере и драных джинсах, левая рука ее сжимала открытую бутылкупива, а правая демонстрировала миру поднятый вверх средний палец – вульгарныйжест, отлично знакомый большинству населения земного шара.

Коэн чуть не скончался, увидев «фотовыставку».Где корреспонденты «Желтухи» раздобыли второй снимок, он не знал, Чупининаникогда не позволяла себе появляться на людях в подобном виде.

Владимир опрокинул в рот содержимое фужера имрачно завершил рассказ:

– Вот такая история.

– Очень неприятно стать участникомподобных событий, – вежливо отреагировал я, с нетерпением ожидавший, когдаКоэн выговорится, – к сожалению, иногда журналисты перегибают палку, впогоне за сенсацией забывают о живых людях.

– Да что ты понимаешь! – горьковоскликнул Коэн. – А вот я понял, но поздно! Знаешь, почему я злился наЮльку? Завидовал ей! Она намного талантливее других! И столько мне хорошегосделала! Давно хочется позвонить Чупининой и сказать: «Давай забудем прошлое,начнем жизнь сначала, я очень люблю тебя». Я и правда люблю ее, но теперь уженичего поделать нельзя.

– Что мешает вам снять трубку иосуществить желание?

– Юлька исчезла, – после небольшойпаузы пояснил Владимир. – Без следа, никто ее найти не смог, испарилась,как и не было.

– Чупинину можно понять, – кивнуля, – думается, карьера в журналистике для нее закончена.

– Забилась неведомо куда, – не слышаменя, токовал Коэн, – ни привета, ни ответа, я хотел ее найти, но несумел. Первым делом кинулся к ней домой, ключи у меня остались, давно следоваловернуть связку, да все недосуг было.

Владимир открыл дверь и сразу понял: хозяйкинет. В помещении царили непривычная чистота и тишина. Из просторной гардеробнойисчезла часть вещей, в ванной, в стакане, одиноко маячила забытая зубная щетка,вот на кухне осталась утварь, но холодильник был отключен.

Коэн попытался связаться с Юлей по телефону,но все номера, даже тот, который Юля сообщала лишь близким знакомым, оказались«убиты». Чупинина словно сквозь землю провалилась, растворилась вмногомиллионном городе. Интуиция подсказывала Коэну, что любовница в Москве,она просто залегла на дно, ей сейчас необходимо спрятаться.

Через месяц буря улеглась, об Анчарове, егонесчастной жене и ребенке забыли, про Чупинину тоже не вспоминали, дажесотрудники из «Резонанса» перестали ахать и охать, появились новые сенсации идругие герои газетных статей. Владимир навострил уши, раз волна улеглась, следуетждать воскрешения Юлии, наверное, она скоро позвонит или сумеет дать ему о себезнать иным путем. Юля должна хорошо понимать, она лишилась всех друзей, одинВладимир, несмотря на разрыв отношений, готов протянуть ей руку помощи.

Но напрасно Коэн вздрагивал от каждого звонка,Чупинина не появлялась. Владимир с горя завел любовницу, потом вторую, третью,только ничего хорошего из этого не вышло.

– П-п-пойми, – пьяно заикалсяКоэн, – т-т-таких, как Юлька, нет. Эх, поздно сссоообразил, т-т-теперьгрызу локти, да ничего не сделать!

Вымолвив последнюю фразу, журналюга икнул,снова опустошил фужер и попытался сфокусировать взор.

– Слышь, Вань, ищо нету?

Мне следовало ответить: «Вам хватит, помните отом, что находитесь в чужом доме», – но я малодушно кивнул и достал изшкафчика хрустальный штоф.

– С-с-супер, – просвистелрепортеришка, – догонюсь и поеду!

– Сделай одолжение, – решилсяя, – не пиши про метеорит!

– Дерьмо вопрос, – икнулКоэн, – я ценю хорошее отношение, ты ко мне с душой, и я к тебепо-человечески. Хрен с ним, с каменюкой. В-вань, наливай!