даже была издана отдельной брошюрой в 1912 г. В распоряжении Дружинина находились весьма редкие документы – копии с двух писем некоего Ивана Маркова от 19 мая и 23 ноября 1814 г., жившего в Преображенском богадельном доме, к некоему Стефану Федоровичу и рукопись «Алфавит духовный», содержавшая в себе летопись истории федосеевского согласия от начала разделения до 1859 г.

Ко второму письму Ивана Маркова приложена «История о вшествии Наполеона в царствующий град Москву, и како в сие время сохранилась християнская обитель Преображения, богадельный дом». Эта «История» была «писменно изъяснена» отцом Тимофеем Емельяновичем, который был непосредственным очевидцем всех описанных событий. Приведем ее полностью.

История о вшествии Наполеона в царствующий град Москву, и како в сие время сохранилась християнская обитель Преображения, богадельный дом

В лето от мироздания 7320-ое, месяца сентября 2-го дня, Божиим попущением, предал Господь царствующий град Москву в руки злочестивому врагу, французскому Наполеону Бонапарте. И по въшествии своем в Москву в 5-е число, то есть в четверток, в 10-м часу по утру приходили три француза и усиливались крепко в предния ворота на двор; но однако, милостию Божиею и Пресвятыя Его Матерее и святых отец молитвами в то время сохранены были, даже и до третияго часа по полудни того-ж дни. И потом приехал к нам французкой адъютант со двумя своими солдатами к сим же вратам и у ворот постоял, на двор посмотрел, а ничего не спросил, и тако поехал от нас в Матросскую богадельну, и тамо взял с собою семь человек французких солдат и переводчика русскаго, знающаго французкий язык, и они были вси вооруженныя, конныя, и приехали к самым воротам и стали через переводчика нас спрашивать: «Что тут живут за люди?» Тогда мы, собравшись все престарелыя, слепыя, и хромыя, и убогия, и вся больничная братия возмутились и вострепетали во отчаянии своея жизни, не знали, что нам будет какое от Бога милосердие, или за наши грехи наказание, и стали им отвечать через того переводчика, что сдесь жительство Московскаго общества купецкая богадельна для престарелых и больных и убогих мужской двор. Маер, выслушав от нас такой ответ через переводчика, и сказал нам: «Я желаю сдесь иметь квартеру и при себе иметь караульных, ком будут сохранять сие место от наших празношатающихся французов; только есть-ли у вас сено, овес, вино и пиво или водка, говядина, куры, яйца, коровье масло, творог и прочие съестные припасы?» На сие мы отвечали, что квартера для вас будет опорожена и справна, а вина, пива и водки у нас не имеется, а съестных припасов, что есть у нас, то и сказали правду, а чего нет, того и не сказывали; а о вере и исповедании никакого ни спросу, ни истязания не было, и потом отворили наши ворота и въехали во двор все и спросили, что где у вас конюшня, и поставили своих коней, а сами стали по двору расхаживать, и потом спросил: «Много ли у вас коров?» Мы сказали «30». И говорит: «Мне потребно пять коров, которые молока не доят; еще дайте масла и тварагу, и кур, яиц и муки, и прочих съестных припасов». И тако все оное ему исполнено безъотговорочно. Получа от нас сие, от нас в то время отъехал, а караульных при нашем месте оставил. И стояли у нас честно и обид никому ничего не творили, пили и ели все наше братское, что когда случится, больших припасов не спрашивали и каждый день сменялись, то те, то другие. И тако сохранилась наша обитель до десятаго дня сохранно, и никаких наездов и страхов не было. И потом в осьмом часу по утру приехали французов вооруженных, конных, человек до пятидесяти, или более, и стали усильством и разбоем коровей двор разбивать и всякими мерами в него лесть, что одному и удалось через ворота перелесть, и ворота отпер и отворил и всех оных на двор впустил. Что увидя, стоящия у нас караульныя солдаты, и переводчик, и наш хозяин Алекей Никифорыч, подошед к ним, стали от разорения защищать, от чего и сделалась между оными французами и нашим караульным и переводчиком не малая штурма и спор, даже до обнажения саблей. Мы же, вышедши за ворота, стоим и глядим на них, а что делать не знаем, токмо воздевши руце, со умилением и со слезами призываем в помощь всемогущаго Бога Господа нашего Исуса Христа и Пречистую Его Матерь, Владычицу нашу Богородицу и Присно Деву Марию, крепкую помощницу и заступницу, и всех святых. И тако неизреченною милостию Божиею и щедротами, караульныя наши и переводчик, по многом разглагольствии, свирепство их преодолели и от расхищения и разбою защитили, и они отъехали все прочь безо всякаго нам огорчения. Сие видевши, наши караульныя тот-же час послали с рапортом о случившемся нападении к своему коменданту, о чем вскоре, на другой же день, от него и прислан оной преди реченный маер и привез с собою указ, писанной на французком языке, которой и прибит был на воротах коровьяго двора, к тому уже смотря на оной не смел ни кто прикоснуться, и потом остался у нас в обители сам стоять на квартире и занимал покой в канторе, пять дней никуда не выезжал, проживал весьма спокойно, никаких обид нам не чинил; и продолжалось все оное время, покровительством Божиим, до седьмогонадесять числа. И по сем, собравшись, от нас нощию в 12-м часу съехал, на отъезде нам сказал последнее слово: «Прощайте, мне с вами век не видаться». И все оное было говорено через переводчика, и от него нам дано знать; и потом, спустя после его отъезда два дни, приехали к нам французские начальники, чиновники, камендант и губернатор и прочие их чиновники с командою солдат осматривать наше жительство, и все наше состоящееся в нем имение, и въехал прямо на двор и стали по двору ходить и смотреть, а нам ничего не известно, какое их намерение, и что с нами хотят делать, только на них смотрим с великим страхом и трепетом. Во первых взошли в келию отца Сергия Яковлевича, потом к Тимофею Емельянычу: везде смотрят и оглядывают, как в кельях, так и под кельями, а чего ищут нам неизвестно; и потом пошли смотреть в анбар, где у нас мука лежит, и в кладовую, и в свечную восковую избу, и в хлебную, и все они осмотрели с великим потщанием и с прилежанием, а мы, собравшись, издали только ходим за ними и смотрим, что будет. Потом взошли в больницу. И в то время случилось у нас стоять над умершим погребение и на могилы понесли с пением «Святый Боже», и они все оное видели, а нам никакого слова не сказали. И с мужескаго двора прямо пошли на женский двор, и тамо везде осмотрели. Вошедши в одну кладовую, и увидели, что в ней стоят убогих старух сундучки, и коробки, и сумки, и разныя узелки, и вышед вон, стали между собою говорить, что это не добре; и посеем пошли в моленную на вороты, и тогда случилось в самую вечерню, и смотрели они на святыя иконы и чин церковный с великим прилежанием, и главами своими зыбали, и тако возвратились назад и между собою разговаривают на своем языке, что это добре, это шпиталь (госпиталь, больница. – К.К.); нам же только оное и разумно, а прочее, что разговаривают, неизвесно, только сказали переводчику: «Мы сюда приехали затем, что русские обыватели доказывают, что сдесь хранится множество имения московских купцов и сдешняго хозяина напитков, и прочаго на многия миллионы, а это, что нами у них осмотрено, то им и самим есть будет мало и не на долгое время, а от нашего и мператора приказу нет разорять больницы и все убогия места». И с тем поехали от нас, а караульныя остались у нас, и приказали им накрепко соблюдать наше место от всяких праздношатающихся солдат и никого не пущать. И тако они, по приказу своих начальников, сохраняли нас с великим прилежанием, а стояли не все одни, но переменялись на каждый день, то те, то другие. И продолжалось это время октября по 10-е число. И потом вдруг сделалось в Москве страшное землетрясение от порохового взорвания, и от несчастнаго сего приключения и ужаснаго удару разрушилась Ивановская колокольня, Алексеевская башня, чахауз, Никольския ворота и городская стена в двух местах, на что и смотреть было страшно; такожде и по близости того места многия полаты претерпели повреждение, а в редком окне остались целы рамы и стекла; и это было нощию, часу во 2-м за полночь. И мы в то время стояли полунощницу, и у нас от того трясения многия оконы с мест попадали; и вдруг сделался из пушки ужасной выстрел,