Он хмурится.

– Это Ковье туда вписал? Я даже не знаю, что это слово значит.

– По-видимому, и он тоже, потому что использовал его неправильно, – говорит Софрония, полностью вычеркивая все предложение. – Можно подумать, будто он надеется, что никто не поймет из этого ни слова. Нам действительно стоит подумать о замене их с Вернингом, – добавляет она. Она знает, что лучше даже не предлагать ему заменить его мать, да и, кроме того, Евгению удобнее держать рядом. Софрония еще не получила ответа от своей собственной матери и уверена, что у императрицы будут идеи касательно того, как не дать Евгении разрушить их планы.

– Давай сначала переживем этот день, – говорит Леопольд.

Сегодня днем они должны отправиться в Кавелле вместе с его братьями и Евгенией, чтобы объявить о снижении налогов. Она одновременно и ждет этого, и страшится. И знает, что Леопольд тоже беспокоится. Все утро он репетировал свою речь и съел почти всю тарелку бисквитных пирожных, которые она приготовила.

– Ты сообщаешь хорошие новости, – напоминает она ему. – К тому времени, как ты закончишь, они будут скандировать твое имя.

В дверь гостиной стучат, и, не дожидаясь ответа, в комнату вбегает Евгения. Сначала ее взгляд падает на Леопольда, и она приветствует его широкой теплой улыбкой, но когда замечает Софронию, та сходит с ее лица.

– О, вы оба здесь. Как чудесно.

– Вообще-то, – говорит Леопольд, глядя на часы, висящие над мраморным камином, – я опаздываю на встречу с Гидеоном и Ридом. Я обещал, что сегодня обо всем им расскажу. Ничего, если я возьму остальные пирожные с собой? Может помочь успокоить их нервы.

– Да, их нервы, – поддразнивает Софрония.

Леопольд целует ее в щеку.

– Ты закончила с этим? – спрашивает он, кивая в сторону ее бумаг. – Я могу занести их Ковье по дороге.

– Секунду, – говорит Софрония, вычеркивая еще одно предложение и передавая стопку Леопольду. – Скажи ему, что это должно быть написано проще, языком, который могут понять даже дети. Мы не хотим, чтобы что-то было истолковано неправильно.

– Я скажу ему.

Проходя мимо своей матери, Леопольд останавливается, чтобы быстро поцеловать ее в щеку.

– Не давай братьям слишком много сладостей! – кричит ему вслед Евгения, но дверь закрывается прежде, чем она заканчивает предложение. Она вздыхает и поворачивается к Софронии, и девушка видит момент, когда маска спадает и Евгения превращается из любящей матери в ее врага.

– Софи, – говорит она, наклоняя голову.

– Джен, – отвечает Софрония на холодную улыбку женщины. – Сегодняшний день должен быть весьма захватывающим, хоть Леопольд и нервничает. Я не могла поверить своим ушам, когда он сказал мне, что никогда раньше не выступал с речью в Кавелле! Создавалось впечатление, что он хорошо знает своих подданных.

Евгения не отвечает. Вместо этого она склоняет голову набок и критически смотрит на Софронию:

– Ты знаешь, что это не сработает.

Софрония хмурится.

– Снижение налогов? Не понимаю, почему ты так думаешь, но если хочешь, мы можем еще раз пересчитать цифры…

– Они никогда не полюбят тебя, – перебивает Евгения, подходя и садясь напротив нее. Она наливает себе чашку кофе так, как будто они обсуждают последнюю моду. – О, может быть, сейчас Леопольд и влюблен, но мы посмотрим, как быстро он устанет от тебя, стоит тебе раздвинуть ноги – не оскорбляй меня ложью, слуги болтают, ты это знаешь.

Софрония, которая действительно уже собиралась солгать, снова закрывает рот.

– И Темарин, – продолжает Евгения, щелкая языком. – Если сердца королей непостоянны, то сердце Темарина просто буйное, особенно по отношению к иностранцам.

Что-то в ее словах проникает в самое сердце Софронии, и это ее раздражает. Эта горечь в голосе Евгении, но более того – ненависть. Она и раньше слышала, как та говорила о Темарине с осторожностью, но так язвительно – никогда. Софронии приходит в голову, что это и есть настоящая Евгения, та, которая замышляет с братом захват страны, которую ненавидит. И если она позволяет Софронии взглянуть на нее сквозь все иллюзии, значит, она знает, что игра окончена.

– Я не ты, – говорит ей Софрония.

Евгения смеется.

– Нет, – соглашается она. – В том-то и дело. Мой муж никогда не любил меня, как и эта забытая звездами страна, но истинная разница между нами, Софи, в том, что я никогда в этом и не нуждалась. Ты так отчаянно хочешь быть любимой, что готова перерезать себе горло, чтобы понравиться стервятникам.

Софрония старается не показывать, насколько сильно ее задевают эти слова. Она подозревает, что они ранят так сильно, потому что в них есть доля правды.

– О, не беспокойся за меня, Джен, – говорит ей Софрония с улыбкой, которую даже не пытается выдать за искреннюю. – Уверяю тебя, я довольно хорошо умею распознавать стервятников.

Виоли помогает Софронии одеться для поездки в Кавелле, и они обсуждают между собой, какое платье лучше всего подойдет для этого случая. Ничего вычурного, что исключает большую часть ее гардероба, но все же что-то величественное и сильное. Наконец, они останавливаются на простом бархатном платье темно-сливового цвета с едва заметной серебряной вышивкой на лифе и отказываются от всех украшений, кроме тиары, хотя даже это самое простое из имеющихся у нее украшений сделано из тонкого, изящного серебра и усыпано жемчугом.

– Ты совсем не модная, – заявляет Виоли, заправляя конец косы Софронии в простой пучок и закрепляя его булавкой. – Но все же королева до кончиков ногтей.

Софрония фыркает.

– Честно? Мне все нравится, – признается она, разглядывая свое отражение в зеркале. – Не могла бы ты попросить других горничных начать работать над остальной частью моего гардероба? Уберите все драгоценности и украшения. Ведь двор наверняка недоволен мной, и я хотела бы подать пример. И… – говорит она, кусая губу и думая о разговоре, который у нее состоялся с Евгенией. Софи не удивило бы, если бы Евгения запрятала еще один туз в рукаве, так что, впав в отчаяние, она может стать еще опаснее. Софрония достаточно уверилась в своих подозрениях, чтобы поделиться ими с матерью, но ей нужно быть готовой представить неопровержимые доказательства на случай, если ей понадобится раскрыть измену Евгении Леопольду.

– Ты что-нибудь узнала об игристом вине с того обеда? Откуда оно взялось? – спрашивает она.

Виоли моргает.

– Боюсь, я наткнулась на небольшую загадку. Я спросила у слуг с кухни, и они сказали, что оно из виноградника Козелла с юга Селларии.

– Никакой тайны. В этой местности производятся лучшие игристые вина.

Закусив губу, Виоли кивает.

– Но они не смогли сообщить адрес. В итоге я нашла адрес другого виноградника в том районе, откуда дворец часто заказывает игристое вино. Они не слышали ни о каком винограднике с названием Козелла.