Софрония хмурится.

– Это любопытно. Если они берут так много за бутылку, можно подумать, что у них есть репутация.

– Как я и сказала, загадка.

– Я напишу сестре. Возможно, это вино подают у них во дворце.

– Возможно, – говорит Виоли, поджимая губы. – Не слишком ли много хлопот из-за бутылки игристого вина?

Софрония качает головой, смущенно улыбаясь Виоли.

– Боюсь, это моя причуда. Как только я натыкаюсь на загадку, уже не могу успокоиться, пока не найду ответ. Для моего собственного спокойствия.

Прежде чем Виоли успевает ответить, в комнату вбегает горничная.

– Ваше Величество, герцогиня Бруна здесь, хочет вас видеть…

Не дожидаясь, пока горничная закончит, герцогиня Бруна протискивается мимо нее к туалетному столику Софронии. Ее лицо почти такое же пурпурное, как платье девушки.

– Тетя Бруна, – ласково улыбается Софрония. – Я опаздываю, но, думаю, мы сможем поговорить сегодня вечером…

– Эта селларианская потаскуха сократила мне содержание! – взрывается герцогиня Бруна. – Ты можешь поверить в такую наглость? Она всегда ненавидела меня, Софи, но это новый уровень. Ты должна немедленно положить этому конец.

Софрония смотрит на Виоли и, кивнув, отпускает ее, а затем снова поворачивается к Бруне.

– На самом деле, тетя Бруна, – начинает она как можно мягче, – решение приняла не Евгения, а мы с Леопольдом.

Бруна смотрит на Софронию так, словно та только что начала говорить по-фривски.

– Я сестра покойного короля, Софи, – говорит она холодным голосом. – Относиться ко мне так совершенно неприемлемо. Мне положены эти деньги.

Глядя на висящие на стене часы, Софрония тяжело вздыхает.

– К сожалению, тетя Бруна, экономика Темарина в упадке, и это касается не только вас. Вся королевская семья будет сокращать расходы, а мы с Леопольдом сильнее, чем кто-либо. Я надеюсь, что это лишь временная мера, пока Темарин не встанет на ноги, но это необходимо.

Сжав челюсти, Бруна качает головой.

– Это… незаконно, – отрезает она.

Софронии приходится закусить губу, чтобы не рассмеяться: это наверняка еще больше расстроит герцогиню.

– Уверяю вас, что это не так. Нам всем придется принести жертвы, тетя Бруна. Вам нужна помощь в просмотре ваших домовых книг, чтобы скорректировать траты? – спрашивает она – Конечно да, – огрызается герцогиня Бруна, хотя Софрония с облегчением видит, что ее лицо вернулось к более естественному оттенку. – Знаешь, ты отняла мою единственную горничную с разборчивым почерком.

Софрония хмурится, уверенная, что, должно быть, неправильно поняла.

– Виоли?

– Все остальные пишут, как курица лапой. Почему у бессемианской простолюдинки темаринское письмо лучше, чем у тех, кто здесь родился и вырос?

Бруна, кажется, говорит больше сама с собой, чем с Софронией, но девушка обдумывает этот вопрос. Действительно, как? Особенно учитывая, что Виоли сказала ей, будто не умеет читать.

От входа во дворец до городских ворот экипаж сопровождают гвардейцы. Софрония насчитывает по крайней мере двадцать человек. По другую сторону от ворот стоит трибуна. Они едут в двух экипажах: первый везет Софронию и Леопольда, второй – Евгению, Гидеона и Рида.

Шум толпы достигает их еще до того, как карета останавливается у ворот.

– Готов? – спрашивает Софрония Леопольда.

Он колеблется и слегка отодвигает шторы, чтобы увидеть, что их ждет.

– Я никогда не выступал перед таким большим количеством людей.

– У тебя все получится. Все любят хорошие новости.

Он кивает и снова поворачивается к ней.

– Поцелуй на удачу? – говорит он с усмешкой.

Софрония смеется и наклоняется, чтобы быстро поцеловать его в губы, пытаясь не обращать внимания на слова Евгении, эхом отдающиеся в ее голове: «Посмотрим, как быстро он устанет от тебя, стоит тебе раздвинуть ноги». Она заставляет себя улыбнуться.

– Давай не будем заставлять их ждать.

Он стучит костяшками пальцев по окну, и гвардеец открывает дверь, помогая им выйти из экипажа на яркое полуденное солнце. Софрония берет протянутую руку Леопольда, и они направляются к высоким воротам, ведущим в Кавелле. Сквозь золотые завитушки Софрония видит собравшуюся толпу людей. Леопольд был прав: их здесь больше, чем она может сосчитать.

Стена стражников ведет их через ворота на трибуну, и Софрония в последний раз успокаивающе гладит руку Леопольда, а затем отпускает ее и отступает, чтобы встать рядом с его матерью и братьями. Шум толпы оглушает, но она не может сказать, приветствия это или проклятия. Возможно, и то, и другое. Но когда Леопольд прочищает горло и поднимает руку, толпа замолкает.

На долгое время он замирает, глядя в толпу. Хотя она не видит его лица, Софрония замечает напряжение в его плечах, то, как они приподнимаются. Кажется, он не дышит.

– Добрый день, славные люди Кавелле, – говорит он, прежде чем снова прочистить горло. – Я знаю, что Темарин переживает трудные времена, и особенно это заметно здесь, в столице. Но, как ваш король, я сделаю все, что в моих силах, чтобы мы смогли пройти через это.

– Бред собачий! – кричит мужчина из толпы. Софрония быстро находит его взглядом. Как и гвардейцы, уже пробирающиеся сквозь толпу. Когда один из них грубо хватает мужчину за плечо, Леопольд снова поднимает руку.

– Отпустите его, пожалуйста, – приказывает он, и после секунды замешательства гвардеец выполняет то, что ему сказали. Даже мужчина выглядит сбитым с толку.

– Я был… С тех пор, как взошел на престол, я относился к своим обязанностям недостаточно серьезно. И не могу винить вас за то, что вы мне не верите, но уверяю, что говорю серьезно. Начиная со следующего месяца ваши налоги сократятся вдвое.

После его слов слышится шепот, волна тихих голосов, которые гудят все громче, пока почти полностью не заглушают Леопольда.

– Мы также создадим систему распределения еды, с помощью которой нуждающиеся смогут бесплатно получать пайки.

Ропот толпы становится еще громче. Софрония оглядывает ее, пытаясь понять, довольны люди или нет, и ее взгляд упирается в знакомое лицо. Там, рядом с толпой, стоит Виоли. В этом нет ничего удивительного – есть и другие дворцовые слуги, которых она смутно узнает. Они пришли услышать новости, которые затрагивают их не меньше, чем кого-либо другого. Но удивительно то, что Виоли не одна. За ее левым плечом стоит юноша лет восемнадцати и шепчет ей на ухо что-то, что, кажется, раздражает ее. Она хмурится и что-то отвечает – кажется, думает Софрония, что-то не слишком вежливое. Возможно, это любовная ссора. Еще один секрет, который хранит Виоли.

Софрония обращает внимание на лицо юноши: острые скулы и темно-карие глаза, черные волосы, которые пора подстричь, позолоченная солнцем кожа, светлый шрам на левой щеке. Виоли ловит ее взгляд и краснеет, а затем улыбается ей. Софрония заставляет себя ответить на ее улыбку, а затем снова поворачивается к Леопольду.