Прошлой ночью тот же самый намекающий тон был мне в тягость и привел меня в ярость.

Сегодня вечером я не могу дождаться нашей близости и с радостью позволяю ему вести меня.

Глава 20

Алина

Было совершенно темно, когда раздался нерешительный стук в дверь, и я затаила дыхание, пока отец открывал ее. Томаш стоял на крыльце, прижимая к груди изодранную шляпу и опустив глаза.

Мама оттолкнула отца с дороги, схватила Томаша за плечи и чуть отстранила его от себя, в ужасе уставившись на него.

– Томаш Сласки! – ахнула она. – Ты – кожа да кости! Садись. – Она прищелкнула языком, подтолкнула его к столу. – Что ты делал с хлебом, который я посылала с Алиной? Неужели целиком отдавал нашим еврейским братьям и сестрам?

– Жена моего друга недавно родила… – слабо сказал он, опускаясь в кресло. – Я отдавал ей каждый кусочек, который мог.

– Это прекратится сегодня же. – Когда он не отреагировал, она снова положила руки ему на плечи, на этот раз чтобы слегка встряхнуть его. – Вы слышите меня, молодой человек? Ты им ничем не поможешь, если сам будешь голодать. С этого момента ты позволишь мне немного тебя откормить. Я скоро покажу тебе подвал, и ты увидишь запасы, которыми мы хотим поделиться.

Томаш бросил на меня быстрый взгляд, и я подавила смешок, видя на его лице радость и недоумение. Некоторое время спустя, когда Томаш наелся супа, яиц и хлеба и даже выпил с моим отцом несколько рюмок водки, он спустился в подвал, чтобы осмотреться. Я села на краю темного провала. Он удивленно посмотрел на меня.

– Ты шантажом заставила меня прийти сюда, а теперь не хочешь спуститься, чтобы посетить мой дворец?

– Я хочу, – призналась я и вздрогнула. – Но темнота пугает меня. Я не знаю, как ты будешь терпеть это целыми днями.

– Темнота похожа на сон. – Он пожал плечами. – И к тому же это лучше, чем спать на дереве, как белка.

– Ты расстроен, что я заставила тебя прийти? – нерешительно спросила я его.

Он вздохнул и провел руками по волосам.

– Мне трудно ответить на этот вопрос прямо сейчас. Я смущен, потому что здесь тепло, и я немного пьян, и матрас такой удобный, и мой желудок такой полный… – Он выдавил из себя улыбку, которая быстро исчезла, и беспокойство вновь заняло свое место. – Я благодарен тебе и твоим родителям, но я никогда не прощу себе, если это окажется ошибкой.

– Ты сегодня останешься дома? – Мама позвала его с другой стороны гостиной, где она застилала собственную кровать. – Тебе бы не помешал хороший ночной отдых.

– Было бы лучше, если бы я этого не делал! – крикнул он в ответ. – Большинство моих друзей были бы в порядке в течение дня или двух, но не Саул и Ева. Фермер, прячущий их, делает не больше, чем требуется, чтобы получить свое золото, а Ева так остро нуждается в еде.

– Вчера я испекла буханку хлеба – можешь взять все, что осталось, и целую банку варенья с прошлого сезона. Я сварю тебе несколько яиц… но только если ты поспишь. Мы заведем будильник, ты сможешь уйти к ним и вернуться до восхода солнца.

Томаш сделал несколько шагов вверх по лестнице, пока не очутился рядом со мной. Он казался переполненным эмоциями – его глаза были широко раскрыты, а челюсть крепко сжата.

– Спасибо, пани Дзяк, – прерывающимся голосом произнес он, и его взгляд переместился на моего отца, который грел спину у огня. – Спасибо, пан Дзяк. За вашу храбрость. За ваше великодушие. За вашу доброту ко мне.

– Если бы не проклятая война, ты бы уже был нашим сыном, – сухо сказал отец.

Томаш потянулся к моей руке и сжал ее.

– Однажды, – прошептал он мне, улыбнулся, и мое сердце пропустило удар. – Скоро этот день настанет, любовь моя.

– Спи, пока можно, Томаш, – прошептала я в ответ. – Завтра у нас будет время поговорить.

* * *

Теперь, когда Томаш находился в подполе, нам приходилось придерживаться строго графика. Он уходил из дома как раз перед тем, как мои родители ложились спать, забирая с собой различную еду, которую мама собирала ему, и возвращался утром, обычно незадолго до рассвета. Тогда он или мама будили меня, и я проводила некоторое время, разговаривая с ним в подполе. Пока я находилась внизу, мама готовила завтрак, и поскольку она не хотела оставлять нас без присмотра, мы оставляли задвижку открытой.

Даже учитывая свет, доходящий к нам из окон, я так и не привыкла к мраку подвала. Каждый раз, когда я спускалась по лестнице, меня тошнило от темноты и затхлого, пыльного воздуха. Мы сидели на так называемой кровати, и Томаш обнимал меня, чтобы помочь справиться с паникой, а потом мы виновато отскакивали друг от друга всякий раз, когда слышали, как мама подходит к люку.

Мы много говорили в те дни. Мы делились муками разлуки, которую пережили, и мечтали о нашем будущем. Теперь, когда между нами не было секретов, Томаш рассказал мне все о работе, которую он делал, и о своих страхах за друзей.

– Некоторые фермеры делают это только ради денег, и я хотел бы, чтобы нам не приходилось от безысходности пользоваться услугами этих людей, – признался мне Томаш. – Человек, принимающий семью Саула, действительно заставляет меня нервничать. Мы хотим перевезти их из этого дома как можно скорее, но найти подходящие места трудно.

– А другие, которым ты помогаешь?

– Это всего лишь несколько человек, Алина. Я не могу добираться в отдаленные уголки, поскольку мне приходится ходить пешком, поэтому я просто отношу еду тем, кто живет на фермах поблизости. Сначала мы не рисковали использовать пустые дома, потому что предполагали, что хозяев переселили, чтобы освободить место для немецких поселенцев, но до сих пор в нашем районе не было никаких признаков этого, и убежища были слишком хорошими, чтобы упускать их. Хотя вызывает недоумение, почему нацисты очистили фермы и не использовали дома.

– Может быть, фермеры бегут в города? Мне всегда было интересно, легче ли жить в городах.

Томаш горько усмехнулся.

– Уж точно не в Варшаве. Ни разу.

У меня не было ни решений, ни понимания, но мне нравилось помогать Томашу справляться с проблемами.

Когда-то воскресенья были для меня лучшими днями недели, но теперь они стали едва ли не худшими. Мы решили, что слишком опасно рассказывать Эмилии, Труде и Матеушу правду о Томаше. Чем меньше людей знали наш секрет, заявил