Элис: привези немного водки. Убойная штука, по-настоящему крепкая. Полагаю, она мне понадобится, чтобы справиться с ситуацией, когда Бабчи не станет.

– Я пока даже думать об этом не могу, – признаюсь я.

– Что ж, моя дорогая дочь, встретив твою маму, я выиграл в лотерею тещу, так что как бы неприятно мне ни было это говорить, но Бабче девяносто пять лет. Рано или поздно нам всем придется ее отпустить.

Глава 22

Алина

После нескольких недель, проведенных с Томашем в нашем доме, я перестала тешить себя фантазиями о том, что так может продолжаться бесконечно. Я должна была понимать, что это невозможно. Если что-то в войне и было последовательным, так это то, что все всегда становилось хуже.

В то утро, когда все изменилось, я только-только попрощалась с Томашем, и мама закрыла засов, чтобы он мог поспать. Я вышла из дома в поле, зная, что она где-то неподалеку от меня, и задумалась о предстоящей работе. Отец был в городе, получал продукты на неделю. Я услышала, как он возвращается, потому что он кричал, въезжая в ворота. Отец спрыгнул с повозки и побежал – чего он никогда не делал из-за своего ревматизма.

– Алина! – крикнул он уже возле двери. – Бегом, Алина! Ради бога, бегом!

Он исчез внутри, и я бросилась вдогонку.

– Что происходит?

Стол был сдвинут, люк снова открыт. Мама и папа сидели на корточках рядом с ним, что-то настойчиво шепча Томашу.

– У нас нет времени. В люк. Сейчас же! – решительно скомандовала мама.

– Но что…

Она схватила меня за предплечье и неловко толкнула под стол, я почувствовала, что ее трясет. Это заставило меня замолчать и быстро спуститься по лестнице. Томаш заключил меня в объятия. Он прижал указательный палец к моим губам, подвел к матрасу и пристроился рядом. Подвал погрузился в темноту, затем мы услышали тяжелый стук люка и ковра, звук перетаскивания, когда стол был установлен на положенном месте.

К тому времени я уже несколько недель каждый день заходила в этот крошечный подпол, но его никогда не закрывали на задвижку, и даже при открытом люке я все равно каждый раз паниковала. Теперь мои глаза начали привыкать к тусклому освещению, вот только мозг почему-то не мог приспособиться к спертому воздуху, и, делая очередной вдох, я была убеждена, что он последний.

Вдох. О! Я обнаружила немного воздуха!

Выдох. Это будет моим последним вздохом. Сейчас я задохнусь.

Вдох. О! Оказалось, здесь чуть больше воздуха.

Я знала, что не в состоянии выдержать там и двух минут, не говоря уже о двух часах, поэтому мне важно было понимать, что происходит.

– Томаш, – начала я, но он зажал мне рот рукой, сильно, точно так же, как я когда-то Эмилии. Я убрала его пальцы со своего лица и молча сидела с ним рядом, кипя от досады, замешательства и – довольно скоро – откровенной ярости.

Но послышался грохот грузовика, подъезжавшего все ближе, и я поняла, что он остановился прямо у нашей входной двери. До того, как раздался этот грохот, я была гораздо больше раздражена, чем испугана. Было что-то зловещее в этом звуке, когда его слышишь из подпола, в том, как он гремел по земле, словно подвал обрушивался вокруг нас – это живо напомнило мне о тех первых бомбежках и кошмаре, который, казалось, никогда не закончится. Я понятия не имела, в чем именно заключалась опасность на сей раз, потому что к тому времени вся наша жизнь была сплошной опасностью. Я просто знала: раз родители решили спрятать меня, это должно быть действительно серьезно.

Приветствия доносились приглушенно – но смысл беседы можно было уловить. Я слышала жесткость в интонациях военных и обнадеживающую вежливость мамы.

– Hübsche tochter?

Я уже была сбита с толку и на взводе, но при звуке этого голоса у меня кровь застыла в жилах, потому что я мгновенно поняла, какой солдат только что объявился в нашем доме.

Прелестная дочь.

Это был молодой военный из того осеннего дня, когда я в последний раз надевала платье. Он вернулся и интересуется мной! Я была слишком испугана, чтобы кричать, но в то же время слишком испугана, чтобы контролировать себя, и я не могла мыслить достаточно разумно, чтобы быть уверенной в том, что я способна предпринять через минуту.

Но руки Томаша крепче обняли меня, и он нежно погладил мои волосы. Я закрыла глаза и прижалась к нему, а он нежно поцеловал меня в висок. Я никогда не понимала фразу «черпать силу у кого-то» до этого самого момента, потому что, когда вся Вселенная вышла из-под моего контроля, единственное, что тогда помогло мне не завопить от страха, была сила его рук и тепло его тела рядом со мной.

– Уехала в Варшаву… – услышала я голос матери, – …ухаживать за своим больным племянником…

Больной племянник? У меня вообще не было племянника – мамина ложь была неприкрытой и нелепой, и более того: не было никакого смысла говорить это. Она никогда раньше не делала ничего настолько безумного, несмотря на все наши переживания и трудности. Я снова напряглась – потому что, конечно же, ее поймают на этой лжи, и, конечно же, мы все заплатим за это. Неужели она потеряла рассудок?

Затем снова голоса солдат – теперь более свирепые, более решительные, и ближе, и еще ближе, пока… О боже, они уже в доме. Они стояли прямо над нами, рядом со столом, который располагался над люком.

В тот момент Томаш держал меня так крепко, что давление на мои тонкие, будто тростинки, руки стало болезненным, поэтому я сосредоточилась на своих ощущениях. Мне нужно было как-то успокоиться, потому что кроме этой легкой боли я чувствовала только страх. Я слышала, как солдаты передвигаются по дому. Слышала, как они вошли в мою спальню, слышала, как они насмехаются над нашей простой жизнью, слышала, как они снова прошли мимо стола, направляясь проверить, нет ли меня в комнате братьев.

А потом я услышала, как закрылась входная дверь. Теперь все находились снаружи, и голоса снова стихли, грузовик завелся, наступила тишина.

Мы с Томашем ждали очень долго. Я подумала, что, возможно, мама и папа делают что-то снаружи и оставят нас там на некоторое время, пока не убедятся, что это безопасно, но время шло, а дверь не открывалась, и их голоса не были слышны. В конце концов Томаш немного сдвинулся и издал носом звук, который я поначалу не