При взгляде на нее у меня по спине пробежали мурашки. Онабыла по-человечески сосредоточена и напряжена, а глаза ее были полны тоготрагического ужаса, который я заметил в них чуть раньше. Она не утратиланичего. Но когда она направилась к юноше, в ней уже не осталось ничегочеловеческого. Она превратилась в настоящего хищного зверя и в то же времявнешне казалась обыкновенной женщиной, медленно приближающейся кмужчине, – истинной леди, оказавшейся здесь в полном одиночестве, безшляпки и накидки и собирающейся попросить помощи у джентльмена. Выглядела онаименно так.

Было странно наблюдать за ней, за тем, как она идет, словноне касаясь ногами мостовой. Создавалось впечатление, что все вокруг, даже прядиразвеваемых ветром волос, полностью находится в ее власти. Будто она способнабез всякого усилия пройти сквозь стену.

Я отошел в тень.

Юноша вздрогнул и так быстро повернулся в ее сторону, что яуслышал, как чиркнули по камням каблуки его башмаков. Она приподнялась наносках, словно собираясь сказать ему что-то на ухо. На мгновение мнепоказалось, что она колеблется. Возможно, она все же немного испугалась. Еслитак, значит, жажда ее еще не успела стать достаточно сильной. Но еенерешительность длилась не более секунды. Он был в ее власти, совершеннобеспомощен, а я, завороженный этим зрелищем, мог лишь молча наблюдать запроисходящим.

Неожиданно я вспомнил, что не предупредил ее относительносердца. Как мог я забыть об этом! Я бросился к ней и увидел, что она ужеоторвалась от юноши. Он лежал возле самой стены со свернутой набок головой,шляпа валялась в стороне. Он был мертв.

Она стояла и смотрела на него. Я видел, что его кровь ужеподействовала – она согревала Габриэль, возвращала краски ее телу, делала ещеярче губы. Когда она обратила ко мне свои глаза, они вспыхнули таким же лиловымсветом, каким было небо в тот момент, когда я вечером вошел в ее комнату. Япродолжал молча смотреть на нее, а она вновь перевела взгляд на свою жертву, ив этом взгляде было столько удивления и изумления, как будто она никак не могладо конца осознать и понять, что же перед собой видит. Спутанные волосы упали ейна лоб, и я рукой откинул их назад.

Она упала в мои объятия, и я осторожно повел ее прочь отжертвы. Раз или два она оглянулась, но потом зашагала по улице, устремив взглядпрямо перед собой.

– На сегодня тебе достаточно, – сказал я. –Нам пора возвращаться домой, в башню.

Мне не терпелось показать ей сокровища и просто побыть с неюрядом в совершенно безопасном для нас месте, я хотел обнимать ее и успокаивать,если все, что произошло, покажется ей вдруг чересчур ужасным. Ее вновь мучилиспазмы смерти, а там она сможет спокойно отдохнуть у огня.

– Нет, мне пока не хочется уходить, – ответилаона. – Ведь ты обещал, что боль не будет долгой. Я хочу оставаться здесь,пока она не пройдет окончательно. – Она с улыбкой взглянула мне в глаза ишепнула: – Разве не для того я приехала, чтобы увидеть Париж и умереть?

Внимание ее привлекало абсолютно все: и мертвый юноша всером плаще, оставшийся лежать у стены, и отражающееся в сверкающей поверхностиводы небо, и кошка, крадущаяся по верху ближайшей стены… В ее венах теклагорячая кровь, и эта кровь придавала ей сил.

– Я еще не утолил свою жажду, – сказал я, крепкоберя ее за руку и увлекая за собой.

– Да, я вижу, – прошептала она. – Он долженбыл быть твоим, мне следовало подумать об этом… А ты по-прежнему остаешьсяистинным джентльменом.

– И этот джентльмен умирает от голода, – с улыбкойответил я. – Давай не будем кокетничать друг с другом и изобретать правилаэтикета для вампиров.

Я расхохотался и уже готов был расцеловать ее, но что-топривлекло мое внимание. Я крепко схватил ее за руку.

Издалека, со стороны кладбища Невинных мучеников, до менякак никогда отчетливо донесся запах присутствия неведомых существ.

Она стояла так же тихо и неподвижно, как и я, чуть склонивголову набок и убрав волосы за ухо.

– Ты слышишь? – спросил я.

Она подняла на меня глаза.

– Еще один, – сказала она, потом прищурилась истала всматриваться в том направлении, откуда шло непонятное излучение. –Отверженный! – добавила она громко.

– Что?!

Отверженный! Отверженный! Отверженный! У меня вдругзакружилась голова… Мне припомнился какой-то давний сон… Отрывок сна. Но сейчася был не в состоянии мыслить здраво. То, что я сделал ради нее, обошлось мнеслишком дорогой ценой. Мне необходимо было напиться крови.

– Разве ты не слышишь? Оно называет насотверженными! – Она снова стала прислушиваться, но больше мы ничего неуслышали. Я даже не был до конца убежден, что это слово – «отверженный» –действительно прозвучало отчетливо.

– Что бы это ни было, не стоит обращатьвнимание, – сказал я, – оно никогда не подходит ближе. – Но самя был уверен, что на этот раз существо так и полыхает злобой. Мне не терпелосьпоскорее убраться подальше от кладбища Невинных мучеников. – Оно живет накладбище, – пробормотал я, – и, возможно, не в состоянии житьгде-либо в другом месте, во всяком случае… долго.

Но прежде чем я успел договорить, я вновь ощутил егоприсутствие, и на этот раз существо источало гораздо большие ненависть и злобу.

– Оно смеется! – шепотом воскликнула она. Явнимательно посмотрел на Габриэль. Не было никаких сомнений в том, что онаслышит это существо намного лучше, чем я.

– Окликни его, – попросил я. – Скажи ему, чтооно трусит. Вели ему подойти к нам поближе.

Она бросила на меня удивленный взгляд.

– Ты действительно этого хочешь? – едва слышноспросила она.

Я почувствовал, что она слегка дрожит, и постарался ееуспокоить. Как будто вновь почувствовав боль, она приложила руку к груди.

– Пожалуй, отложим встречу. Еще не время. Уверен, чтовскоре мы услышим его снова.

– Оно исчезло. Но это существо ненавидит нас…

– Пошли отсюда, – стараясь говорить как можнонебрежнее, бросил я и, обхватив за плечи, увлек ее за собой.

Я не стал делиться с нею мыслями о том, что некоторые вещибеспокоят меня гораздо больше, чем присутствие этого существа и его выходки.Если Габриэль слышит существо так же хорошо, а быть может, даже лучше, чем я,значит, она обладает всеми моими возможностями, включая способность передаватьи воспринимать образы и мысли. Однако теперь мы не могли слышать друг друга.