Она семенит через стоянку, проносит обмякшее тело под неоновой вывеской и скрывается.

Для Дэвида Дорда доза – не то, что для обычного кокаиниста, если можно так выразиться. Он нюхает не крошечку с дозировочной ложечки и не тончайшую полоску, протянувшуюся по лезвию ножа. Нет, Дорд потребляет кокаин грудами, холмами и горами, шаткими пирамидами и курганами. Ему нужно столько, чтобы в ноздре не умещалось, как слишком большой сэндвич не лезет у иного в рот. Ему нужно, чтобы излишек налипал на верхнюю губу, а пожалуй, также на щеки и подбородок. Ему подавай «аварии» – ненужные растраты, чтобы кокаин валился лавинами, безвозвратно пропадая в промежутке между пакетиком и ноздрями. Потому что Дэвид Дорд не потребляет и не злоупотребляет (какая разница, если речь идет о запрещенном, вызывающем сильное привыкание наркотике, для Дорда тайна), нет, он применяет кокаин вольно и щедро, осыпая им не только мембраны синусов, откуда порошок попадает в путаницу тканей нервной системы, но и лицо, шею, плечи, руки, пальцы и, когда у него гости, даже свой музыкальный автомат.

Это потому, что Дорд держится одного и только одного правила: есть у тебя что – не скупись. А порошок у Дорда есть, не сомневайтесь. Его у Дорда до хрена. Он, с тех пор как завелись дела с «Придорожным», сидит на куче золота. Собственно, с тех пор как объявился тот тип из Винка.

– Черт, ты все сиденья засыпал, – бранится Циммерман. Он неодобрительно косится на Дорда, между тем как его тяжелый «Шеви» проходит очередной изгиб дороги, закрученной как гравюры Эшера.

– Ну и?… – отгрызается Дорд. Достав из мешочка новую щепотку (пакетик у него всегда в жилетном кармане), подносит ее более или менее к ноздре и шумно тянет воздух. И чувствует, как в передних долях мозга вскипает характерный банановый душок. Скоро он пропитает все доли и растечется по позвоночнику, так что все тело пустится отплясывать джигу.

– А ты знаешь, Дэйв, что работенка нам предстоит напряженная? – спрашивает Циммерман.

– В курсе.

– Я к тому, что, пожалуй, не слишком-то умно накачиваться по самые жабры.

– Я тебя понял. Только по мне, это довод в мою пользу.

– Это почему же?

Дорд, уставившись на дорогу, видит, как фары заливают асфальт лужицами света. Иной раз представляется, они не по дороге едут, а гонятся за этими лужицами и готовы вслед за ними взлететь на скалу или сорваться в блестящий мокрыми камнями и белеющий пеной поток.

– Ты к Норрису в последнее время не заглядывал? – спрашивает Дорд.

Циммерман неловко ерзает на водительском сиденье.

– Нет.

– Ну вот как раз поэтому.

– Ты из-за Норриса набираешься до обалдения?

– Ясное дело, не без того. – Дорд захватывает щедрую щепоть порошка – баксов на семьдесят, по своей оценке, – и натирает им зуб. И хохочет, в восторге от собственных причуд. Он и прежде работал на торговцев и поставщиков, но не такого уровня. Болан сидит на прямом проводе, разносящем любопытные вещества чуть не по всему американскому юго-западу, и, похоже, все предприятие финансируется от щедрот того парня из Винка, того паршивчика в панаме.

Уж во всяком случае, это относится к поставкам героина. Но, с тех пор как в Винке стало жарко (и особенно с тех пор, как Норрис ввалился в «Придорожный», завывая на манер баньши, а из его растрескавшейся, как земля в засуху, кожи сочилась желтая слизь), Болан все хуже и хуже присматривал за товаром, что позволило кое-кому – ну, по правде сказать, одному Дорду – заправляться этим товаром с жадностью, с какой детишки набрасываются на пудинг.

Уступают дюйм, хватай на хрен полушарие, рассуждает Дорд. Поскольку, что ни говори, этакая фигня не навсегда. Что бы ни творилось в Винке, он уверен, что это не надолго. Болан со своими ухватили волка за ухо, вцепились ногтями, но, похоже, одному Дорду это в кайф.

– На какой, говоришь, дороге? – спрашивает Циммерман.

Дорд вытаскивает обрывок бумаги, щурится на него. Чтобы разобрать прыгающие по бумаге слова, ему приходится зажмурить один глаз.

– На Копер-вэлли.

– Вот те хрен, – огорчается Циммерман. – Это прямо над домом Веринджера.

– Ну и?…

– Не больно-то мне охота снова соваться в те места.

– Чего это? Он же покойник. По-моему, ты сам о нем позаботился?

– Вроде как.

– А что, не так? Или ты надул большого босса?

– Заткни пасть, Дорд.

Хихикнув, Дорд опускает окно и высовывает голову в ночь. Огни городка полосками сверкают вдоль обрыва.

– Не высовывайся! – шипит Циммерман.

– Чего это?

– Привлечешь внимание. – Циммерман втягивает Дорда в кабину. – Окно закрой.

– Да ну тебя!

– Закрой, черт тебя возьми!

Дорд, бурча себе под нос, повинуется.

– Знаешь, Майк, скучный ты тип.

Циммерман бросает взгляды по сторонам дороги.

– Ты не часто бываешь в Винке, Дэйв?

– В разумных пределах.

– Врешь как сивый мерин, – смеется Циммерман.

– А вот и нет. Честное слово, бываю.

– Ну и зачем Болан тебя в последний раз туда посылал?

Дорд, скрестив руки, что-то кисло бурчит.

– Что-что? – переспрашивает Циммерман.

– Ящик.

– Ящик? Что «ящик»?

– Надо было доставить ящик, – сердито уточняет Дорд.

Циммерман заходится хохотом:

– Ящик? Он тебя посылал доставить ящик? И когда это было, год назад? Или больше?

– Это был дьявольски важный ящик, чтоб ты знал.

Циммерман от избытка чувств колотит ладонью по баранке.

– Пошел ты, Майк, – обижается Дорд. – Ничего смешного. Просто он… не ценит моих талантов.

– Ему бы поставить тебя снимать пробу с порошка, – говорит Циммерман и оглядывает Дорда. – Хотя вряд ли он бы разрешил тебе в нем купаться. Какого хрена, Дорд, ты что, его кожей всасываешь?

– Я выбрал образ жизни, Майк, – важно заявляет Дорд.

– И какой же это?

– Я им живу. Живу во сне. Как хреновы рок-звезды, Майк, на сто процентов. Как этот хрен Деф Леппард, вот как. Ты когда-нибудь так жил, Майк?

– Нет, – признает Циммерман.

– Ну, так ты многое упустил. Попробовал бы разок… – Дорд на минуту задумывается. – Слыхал, этот Деф Леппард как-то принимал компашку в отеле, так они вызвали девку и вставили ей малька тигровой акулы.

– Говоришь – вставили, Дэйв?

– У крошки девять раз был оргазм, – продолжает Дорд. – Девять оргазмов, ни хрена? Ты представляешь? Девять!