– Вы что творите? – негромко спрашивает она.

– Встаньте, – приказывает Мона, снова направляя оружие на миссис Бенджамин. – И отойдите от него.

Миссис Бенджамин прожигает ее взглядом. Радио все еще пытается работать: один динамик висит на радужном пучке проводков, и «Сыновья пионеров», заикаясь и захлебываясь, заканчивают песню.

– Леди, – предупреждает Мона, – второй раз я не промахнусь.

Миссис Бенджамин медленно выпрямляется и отступает от Парсона. Сверкнув глазами, спрашивает Мону:

– Вы что здесь делаете?

– Спрошу о том же у вас.

Старуха фыркает:

– Пришла по личному делу.

– И я тоже.

– И ваша беседа привела вот к этому? – язвительно интересуется миссис Бенджамин. – Сомневаюсь.

– Чтоб мне провалиться, если знаю, отчего это с ним.

Кажется, это заявление несколько тревожит женщину.

– О чем он с вами говорил?

– Вы не в своем уме, если вообразили, что я вам скажу.

– Это почему же? – оскорбляется миссис Бенджамин.

– Ну, прежде всего, вы сейчас… – Мона мнется, ей не хочется произносить вслух нелепое слово «швырнули», – вы на меня напали.

– Я не напала, дорогуша, – возражает миссис Бенджамин с хладнокровием, неестественным для человека, смотрящего в ствол пистолета. – Я просто отодвинула вас на безопасное расстояние.

– Да-да, – подтверждает Мона. – Со скоростью сорок миль в час. Черт меня побери, если понимаю, каким образом. Но хуже того…

– Что хуже?

– Вы со мной что-то сделали, – тихо говорит Мона. – С моей головой.

– С головой? – сообразив, о чем она, миссис Бенджамин восторженно хохочет. – Вы о зеркалах, милочка?

– Да, – подтверждает Мона, – и ни хрена смешного не вижу.

– Да ведь в зеркалах ничего такого нет, – объясняет старуха. – Во всяком случае, в тех зеркалах. Они вас в самом деле так напугали? Зеркала – это просто… вроде проверки. Вы ее прошли. Разве вы не рады, дорогая?

– Нет, – твердо заявляет Мона. – Они со мной что-то сделали. Я уверена. С тех пор… с тех пор я вижу всякое, чего не желаю видеть.

Веселье стекает с лица миссис Бенджамин. В желтом свете лампочки видна каждая морщинка и блеск глаз, слишком глубоко утонувших в глазницах. Мона не в первый раз задумывается, сколько же лет этой старухе.

– Вы видите то, что есть, – говорит та. – Есть на самом деле. И зеркала тут ни при чем, Мона Брайт. Сдается мне, изменение, позволившее вам видеть то, что вы видите, произошло намного, намного раньше.

Мона опускает пистолет – совсем чуть-чуть.

– Что вы за люди такие? – тихо спрашивает она.

Миссис Бенджамин улыбается, тихо хихикает. Во рту у нее розовые курганы десен, увенчанные крошками грязно-бурых зубов. Она обрывает смешок, но продолжает улыбаться.

– Что с ним случилось? – спрашивает она. – Рассказывайте. Сейчас же.

– Мы просто разговаривали.

– О чем?

– О разной чепухе. Сама не знаю. История…

– История? Он рассказывал или вы?

– Он. Рассказал какую-то сказку про птицу, унесшую своих детей…

– Что? – вскидывается миссис Бенджамин. – Детей?

Мона не без удовольствия видит, что старуха растеряна не меньше нее.

– Он рассказал, как птица уносила своих птенцов в безопасное место. – Мона сама чувствует, как нелепо это звучит. – А потом вдруг… его прихватило.

Миссис Бенджамин ворочает сказанное в голове. Тихо ахает и тянет:

– О-о… – затем с горестным вздохом оборачивается к Парсону, качает головой. – О, теперь понятно. Ты хотел ей рассказать, – обращается она к старику. – Но это не для рассказов, старый.

– Вы о чем?

– Есть вещи, которые нам обсуждать не дозволено, милая, – объясняет миссис Бенджамин.

– Он мне так и сказал. Миллион раз повторил, чтоб его.

– Ну вот. Он попытался обойти правила. Но эти правила не обойдешь. Он поплатился.

Мона окончательно опускает пистолет.

– Это с ним из-за… сказки?

Ей не верится – трудно представить, что старик, как на высоковольтное ограждение, напоролся на какую-то ментальную преграду.

Миссис Парсон склоняется над Парсоном, поднимает его на руки и направляется к кушетке.

– Прочь, – бросает она Моне, и та отодвигается, только потом заметив, что миссис Бенджамин как будто вовсе не тяготит вес взрослого мужчины.

Она смотрит, как старуха кладет Парсона на диван.

– Что с ним будет?

– Не знаю, – отвечает миссис Бенджамин. – Никогда не видела, чтобы кто-то пытался рассказать о не предназначенном для обсуждения. Есть правила, понимаете ли.

– Не понимаю. Он умрет?

Миссис Бенджамин хохочет.

– Ох, какая же вы душечка!

Приглядевшись к Моне, она становится серьезной.

– Чего я не понимаю, это с какой стати он вам рассказывал такие вещи? Это не для вас, дорогуша. Нам это очень вредно. Мы чувствительны к подобным вещам, понимаете?

– Совершенно не понимаю, о чем речь, – возражает Мона. – И ни черта не понимаю, на что он намекал. Для меня это полная бессмыслица.

Миссис Бенджамин долго вглядывается в лицо Моны.

– Он хотел, чтобы вы что-то сделали, да? Он вам доверился. Не представляю, с какой стати, но поверил. У него имелись… м-м… намерения. Очень возможно, он даже знал, что с ним случится.

Старуха снова смотрит на Парсона, лежащего без чувств, с разинутым ртом.

– А вы знаете, милая, – рассеянно продолжает она, – что я могла бы вас убить? Оторвать голову или выпотрошить голыми руками. Это, знаете ли, дозволено. Вы нездешняя.

– Я бы вас свалила, не подпустив, – говорит Мона, медленно пятясь.

– Хм… – тянет миссис Бенджамин. – Нет. Сомнительно. Весьма сомнительно. Однако, – хмуро добавляет она, – я не буду. Он что-то затевал. Он что-то знал. Возможно, что-то, неизвестное мне. Парсон всегда был большим мастером насчет узнавать всякое. Так что я вас не трону. Пока. – Она снова подхватывает Парсона на руки. Тот, похоже, для нее легче перышка. Старуха направляется к открытой двери.

– Куда вы его несете? – спрашивает Мона.

– К себе домой, там безопаснее, – через плечо бросает миссис Бенджамин.

– Почему там безопаснее, чем здесь?

– Потому что там буду я, глупышка, – отвечает миссис Бенджамин. – Впрочем, может быть, нигде уже не безопасно. На вашем месте – я не вы, но будь я вами – я бы не совалась наружу в эту ночь. Понимаю, у вас могут быть важные дела, но, уверяю, они подождут до утра. Как знать, что там, за дверями, кроме нас. Даже я не знаю.