дому Вани, – к тебе ближе всех. Обогреетесь, а я за матерью твоей поеду, – погладив Таню по голове, произнёс он,– вот визгу будет. Ну, живы, и ладно. Ясенка, словно чувствуя всю ответственность, бежала так быстро, как только могла.

Подъехав к дому Прасковьи Яковлевны, Емельянович помог Ване слезть, а сам взял на руки слабенькую Таню и направился в дом.

      Прасковья Яковлевна сидела за столом, перебирая крупу. Шум в сенях и голос Матвея застал  врасплох.

– Мам, – вбежал мокрый Ванька,– там Танюшка…

В дом вошел Емельяныч:

– Принимай, хозяюшка, вот,– развернув девочку, отдал её Прасковье.

– Ой, вы мои хорошие, – она взяла Таню, начала снимать с неё мокрую одежду, – Ваня! Быстро переодевайся в сухое. Давай, мой хороший. Как же это получилось?

– Мам, ты только не переживай. Я сейчас, – он вышел в другую комнату, чтобы переодеться.

– Паша, я за Клавдией, – кашлянув, произнёс Емельянович, – если что нужно, скажи.

– Да чего уж нужно. Спасибо тебе огромное. Вези Клавдию.

– Хорошо, – ответил он и вышел за дверь.

– Это я виновата, – прошептала Таня, – попадёт мне теперь от мамки.

– Да ну что ты, моя хорошая. Сейчас разотру тебя, горячим напою, всё будет хорошо, – она укутала девочку, посмотрела на переодевшегося сына, обняла его и отправила обоих на лежанку. Андрей испуганными глазами посматривал на суетившуюся Прасковью Яковлевну, – Андрюшка, а ты не промок ли?

– Нет. Я палку подавал, и с мальчишками вытягивали их.

– Давай раздевайся, поможешь мне, – она заварила травяной чай и разлила по кружкам.

      Вечер выдался шумным. Когда всех отправили по домам, было уже темно. Ваня лежал на кровати, укутанный двумя одеялами, а заботливые руки матери поглаживали его светлую голову.

– Мой ты хороший, как я испугалась за тебя. И как сильно я горжусь твоим необдуманным, но таким важным поступком, – сказала она, и слеза скатилась по её щеке.

– Мамочка, не плачь, всё же обошлось. Времени подумать совсем не было. Она ведь могла утонуть…

– Ох, горе ты моё луковое. Мамке седых волос прибавляешь. Спи. Сон всё лечит, – она поправила одеяло и вышла из комнаты.

Ванин отец в это время ходил в соседней комнате из стороны в сторону.

– Володь, ну что ты переживаешь? Пусть поспит, день у него выдался насыщенным.

Владимир вздохнул:

– Да, пусть. Хорошо, что всё обошлось, и Матвей вовремя проезжал.

Прасковья повернулась к иконе целителя Пантелеймона и стала читать молитву, которую когда-то выучила благодаря родителям.

   Ночь выдалась неспокойной. В полудрёме Ваня то слышал читающую молитву мать, то провалился в тёплый дурманящий сон, где он видел деда, тот гладил его по голове и приговаривал:

– Жизнь твоя будет яркая и значительная. Не переживай, внучек. Почаще вспоминай мои наказы да живи праведным умом.

И снова слышалась молитва матери…

Тайная книга Пелагеи

Мартовский погожий день клонило к закату. Фёдор Андреевич ещё сидел в своём кабинете, разбирая бумаги. Нога предательски ныла, а из головы не выходила сегодняшняя выходка сына и его друзей. Конечно, комичная ситуация получилась, но школа – не место для шалостей.

«Это же надо, притащить собаку в класс!» – стукнув по столу кулаком, подумал он. «А бедная Марья Кирилловна…», – вспомнив заплаканное лицо учительницы, он непроизвольно сжал в руке карандаш, и тот переломился на две части.

В дверь постучали.

– Да, – строго произнёс он.

– Фёдор Андреевич, разрешите? – в приоткрытой двери показался учитель истории Пётр Дмитриевич.

– Да, проходи. Что-то случилось? – встревоженно спросил он.

– И да, и нет, – немного смущённо учитель полез в свой портфель, достал книгу в тёмном кожаном переплёте и протянул её собеседнику. – Вот, взгляни.

– Что это? – Фёдор Андреевич открыл книгу, и его глаза наполнились удивлением. – Откуда это? Это же старославянские буквы.

– Да. А как ты думаешь? Есть у нас несколько личностей, которые так часто попадают в переделки, что не перестаю удивляться, – вздохнул Пётр Дмитриевич.

– Андрей? – удивился Фёдор Андреевич, подумав о том, что сын не стал бы скрывать от него такую книгу.

– Нет, не Андрей, а друг его – Ваня. Он принёс книгу, смею заметить, любопытнейшую! А нашли они её с Митей ещё летом в какой-то пещере. Я пообещал ему помочь разобраться.

– Да, дела. А что за пещера?

– Я и сам не понял. Смотри, там рисунки есть, и очень даже любопытные, а датирована эта книга 1698 годом. Надпись, видишь?

– Вижу.

– Вот, если присмотреться к ней, – Пётр Дмитриевич указал на необычные буквы, – у меня получается – Пелагея Ефратьева.

– Странная книга, – пролистывая страницы, произнёс директор, – я вот что думаю: вряд ли он мог найти это в какой-то пещере. А вот у его деда Якова вполне могла быть такая книжица. Да и читать он умел, дюже грамотный мужик был.

– И я о том же. Вот, подумал и пришёл к тебе. Возможно, обучить мальца грамоте дед не успел, а интерес у Вани к истории всегда был, есть и, надеюсь, будет.

– И что собираешься делать? – спросил Фёдор Андреевич.

– Помогу ученику, конечно, но надо бы мать его вызвать. Может, она свет прольёт на эту историю.

– Ты вот что, дорогой Пётр Дмитриевич, пока изучи книгу, но никому о ней не рассказывай. Сколько тебе на это времени надо?

– Да просмотрю сегодня, мне ж и самому интересно. Впервые вижу такую старинную книжицу.

– Добро. А завтра и разберёмся, что к чему.

– Фёдор Андреевич, завтра ж выходной!

– Ах да! Совсем забыл, – проведя рукой по подбородку, ответил директор, – ну, тогда до понедельника!

      Воскресное мартовское утро выдалось суетным. Прасковья Яковлевна, как обычно, возилась с выпечкой ароматного хлеба, а в сковороде, дружно шкварча и постреливая, жарились кусочки сала с яйцами. Супруг с младшим сыном Коленькой собирался в соседнее село к сестре Наталье.

– Паш, ну что, готово? – взглянув на неё, спросил Владимир.

– Да, почти. Позови мальчишек, завтракать садитесь. А я пока всё соберу, – ответила она, ставя на стол сковороду с яичницей.

В печи потрескивали принесённые мужем дрова. Сыновья с удовольствием доедали свой завтрак, запивая горячим травяным чаем.

– Ну вот, – она протянула мужу сумку, собранную для его сестры. – Готово. Тут хлеб, молоко, гостинцы и отрез я ей приготовила.

– Хорошо. Коля, собирайся. Вань, а ты с матерью остаёшься, поможешь по хозяйству. К вечеру