Сама мысль связать свою жизнь с этой женщиной ещё раз приводила его в сущее смятение, потому что он, конечно же, примерил перспективу будущей женитьбы на себя любимого.

– Честно признаюсь, я и сам терзался сомнениями. Однако один немаловажный факт меня убедил.

– М-м-м? – невменяемо промычал Эттенгоф-старший.

Его глаза и без того обещались вылезти из орбит, а язык прочно прилип к нёбу и отказывался ворочаться во рту.

– Я влюблён. И Сибиэла убедительно мне это доказала нынешним утром.

– Как, и тебя тоже окрутила эта… эта…

– К чему это я? – быстро оборвал шефа Винвиг, пока сказанное не заставило его пересмотреть условия найма в столь перспективном месте работы.

Потому что оскорбление любимой женщины, увы, стерпеть бы он не смог. Как и не стерпел бы любой уважающий себя гражданин Нанса и не только.

– Уж будь добр, скажи.

Недовольное ворчание руководства вместо крика несомненно обрадовало секретаря и поэтому он отважился продолжить мысль.

– Мне нужны будут три отпускных, чтобы сыграть свадьбу и отпраздновать сей знаменательный день в узком кругу семьи. О медовом месяце я не мечтаю, поэтому обещаюсь на следующей неделе быть у вас.

– Но это же пять дней!

– Я ошибся, имел в виду, мне нужны три рабочих дня в качестве отгулов, – пояснил Винвиг.

– День, один день, могу тебе дать только один день! – заупрямилось несговорчивое руководство. – И подарков на свадьбу не жди! Чтобы я ещё хоть один тулон потратил на эту женщину! Никогда!

– Поэтому я и решаю вашу проблему путём решения проблемы моей. Ведь, как вам известно, я давно мечтал о семейном счастье и шумном доме, полном улыбчивых деток.

– О, и не мечтай. Сибиэла тебе…

– Прошу, не разочаровывайте будущего молодожёна ещё в самом начале тернистого пути.

И снова секретарь прибегнул к хитрой уловке. Он давил на жалость, которая ещё теплилась в воротиле, хоть и взывать к ней с каждым днём становилось всё труднее и труднее даже ему, Винвигу, проработавшему рядом с ушлым бизнесменом не одну пару лет.

– Что ж, счастья желать не буду и жилетку тоже я тебе не предоставлю, если вдруг пожелаешь выплакаться на моём плече. Но вот бутылочку бурбона я всегда могу с тобой раздавить, если вдруг придётся топить горе в алкоголе, но молча. И ни слова больше о ней.

– Три дня, и больше не буду даже намекать о её существовании, – демократично предложил Вин новую сделку.

А чтобы подкрепить слова действием, подошёл к столу и достал оттуда чистый листок и стал на нём быстро черкать заявление, обременённое одним существенным условием.

– Предлагаю вам следующее… – читал он вслух.

Эттенгоф заметно воодушевился, едва его разум вернулся в привычную колею и стал рассматривать происходящее через призму товарно-денежных отношений.

– На-на-на, – напевал он голосом, читая строчку за строчкой. А для этого подошёл ближе и встал рядом с Винвигом, то и дело приговаривая: – Та-та-та, та-ак, а вот тут запятая… Ага.

По окончанию совместного творения свет увидел некий документ, в котором были учтены интересны сразу трёх сторон. Винвига, его будущей жены, намеренно не названной никак иначе, чтобы не вызывать лишнего раздражения одного из подписантов, и самого Эттенгофа-старшего.

– И учти. Я даю тебе отпуск только в том случае, если мой сын будет смирно себя вести и не ввяжется ни в какую авантюру. Иначе мне самому не расхлебать всю ту кашу, которую он способен заварить одной лишь силой своего обаяния. Молодой красавец внешностью и характером пошёл весь в мать, увы, о чём я с прискорбием вспоминаю каждый раз, как его вижу.

– Быть может, вам следует увидеть в нём личность, а не только одну лишь родственную связь с ненавистным вам человеком? – Винвиг, как бывало и ранее, попытался дать шефу дельный совет. Однако наткнулся на очередную колкость за авторством раздражённого руководства.

– Берегись, мой дорогой секретарь. Ты теперь тоже переходишь в разряд опосредованной родни, как бы я не перестал видеть личность в тебе, а не лишнее напоминание о бездарно прожитых днях с этой женщиной. Ох, от них одно расстройство! Позови Моуси, пусть подготовит мне микстуру от изжоги. Всё, иди, я больше не намерен ни с кем разговаривать этим утром, если только сам принц Офренский не заявится в наш отель, чтобы лично выказать почтение моему шедевру архитектурного искусства.

Получив долгожданную подпись на заявлении-расписке, Винвиг не смел испытывать судьбу ни единым лишним словом, смиренно откланялся, оставляя недовольного Харви наедине с собственными мыслями о величии, искусстве и шедеврах, выставленных в музее при отеле. Его отеле, творении, в которое он вложил немало денег, пота и крови, если образно выражаться. Последнего, кстати, больше всего, если учесть, сколько крови он попил у строителей и самого подрядчика, когда осуществлял приёмку выполненных работ, скрупулёзно сверяя сметы с реальным положением дел.

В этот раз мысли его забрели далеко и глубоко, унеслись вдаль на прогулку по просторам памяти, в те времена, когда он чувствовал себя нужным, живым и, кажется, поистине счастливым…

Глава 5. Не тот номер

Проснувшись этим утром раньше обычного, Райен не сразу понял, где очутился. Он посверлил взглядом воздушные занавески на окнах и неприятно скривился от солнечного луча, намеренно заглянувшего к нему в спальню, чтобы поиздеваться над постояльцем шикарных апартаментов. Потому что голова у него гудела сильнее обычного в этот раз. Опытный сердцеед поморщился и поспешил перекатиться на теневую сторону кровати, чтобы уже оттуда подняться на ноги, пошатываясь. Надолго засидевшись в баре, он слушал излияния страдающего счетовода до тех пор, пока его общество не начало изрядно досаждать.

Младший Эттенгоф застыл на месте, вперив взгляд в зеркало, висящее на стене сбоку, когда припомнил обещанное им в многолюдном лобби отеля «Метрополь» накануне вечером. Отеля, принадлежащего его отцу. Отеля, где всюду, за каждым углом есть глаза, уши, а иногда даже и руки служащих Харви, если брать во внимание труд безупречно одетых швейцаров в белых перчатках.

И вообще, что это за мода такая, открывать перед людьми дверь?

Один