Потом остепенились мы немного, стали дипломированнымиспециалистами, получили две комнаты в трехкомнатной квартире. Что я могусказать о Томиле? Сил в ней было много: и институт с отличием закончила, и вполевые экспедиции удачно ездила, и в аспирантуру была своей кафедройрекомендована, и поступила в нее, и защитилась с успехом в определенное время,и в партию вступила еще в аспирантские годы. И еще хочу об ее активностисказать: она прямо, без обиняков, заявила мне, что обязательно хочет второгоребенка и что лучше всего, с бытовой точки зрения, рожать его летом. Женахочет, значит, дело святое: в определенный ею для зачатия срок десять ночейподряд мы усердно, я сказал бы, по-деловому, зачинали своего второго и сзадачей справились успешно — через девять месяцев Томила родила дочку.Проживали мы тогда уже в отдельной двухкомнатной квартире, держали почтеннуюняньку Эмилию Иосифовну, жена была преуспевающим кандидатом наук, я молодымперспективным руководителем престижного подразделения, жить бы да радоваться.Но исподволь нечто стало отравлять эту радость. Уже много позже, —размышляя над катастрофой, начало которой проглядел, я вспомнилмалозначительный, как тогда показалось мне эпизод: играя на вечеринке с моимидрузьями, молодыми капитанами-красавцами в очко по-тюремному (со сниманиемкакого-либо предмета — одежды или украшения — после проигрыша), она со смехомобронила: «Я-то и рада бы изменить-сгулять, но только чтобы Егорка при этомверным мне оставался…» Все засмеялись и я тоже, потому что принял эти слова зашутку, потому что воспитан был в таком убеждении: люди женятся или замужвыходят один раз и навсегда.

Еще что мне вспомнилось, когда стал свою жизнь раскручивать,как пришел я к ним на кафедру, приглашенный на семейный праздник сотрудников 8Марта, и сидели мы с нею рядом, и поднимали бокалы, и шутили вместе со всеми, идурачились. Да вдруг она меня, законного мужа, ударом своего тазобедренногосустава чуть со скамьи не сшибла, чтобы я незамедлительно очистил место рядом снею: как же, появился сам сиятельный ректор и очень внимательно поглядел в еесторону!..

И еще что вспомнилось: как встретились мы с нею послеочередной ее поездки в поле, и когда легли ночью в постель, вдруг она ногитаким образом кверху задрала, какого в нашей с нею долгой практике не бывало. Япотом понял; научили, хороший семинар она прошла…

И еще вступило в память, как Эмилия Иосифовна неодобрительносказала мне: «Мое дело, конечно, сторона, но мне очень не нравится, что в вашеотсутствие мадам Томила надевает свое самое лучшее узорное белье, душитсясамыми дорогими духами и уходит из дома надолго». И опять я отмахнулся отвсего: раз я был воспитан на мысли о единобрачии, значит, и она, думал, так жемыслит…

Не буду дальше тянуть эту резину; короче говоря, заняла онаважный, пост заведующего кафедрой в свои-то молодые годы и ушла после рядахитроумных маневров в жены к самому парторгу всего Института. И дочку с собойзабрала, и остались мы вдвоем со старшим сыном. Не стану рассказывать, какхитроумно в мое отсутствие устроила она развод, чтобы я узнал о нем лишь месяцспустя, не буду говорить и о том, как вынудила она меня разменять квартиру иоплатить этот обмен (хотя ушла в большое, благоустроенное жилье).

Таким вот оказался итог моих первых пятнадцати семейных лет.Я дал себе слово никогда больше не встречаться с этой женщиной и сдержал его.Правда, недавно я увидел ее случайно, на поминках общего давнего знакомого, иужаснулся. С трудом узнал я в безмерно толстой обрюзгшей старой даме е клочкамиярко крашенных хною волос на голове и с вытаращенными базедовыми глазами тумолодую и энергичную Томилу, которая была первой моей любовью и матерью моихлюбимых детей. И подумал я: да, трудно, тяжко достался мне этот развод, будтожилы мне тогда перервали, но, значит, так было надо, чтобы судьба увела меня отчудища, внешний облик которого сравнялся, наконец, с его внутреннейсущностью!.. Так впоследствии я произнес хвалу своей горькой семейной участи.

Что же было после того? Я дал себе зарок — больше сердцасвоего ни в чьи женские руки не отдавать! И снял я тормоза со своей машины, ипонесся с горочки без оглядки. Посудите сами: холостой, физически крепкий,материально безбедный мужчина, непьющий, специалист-военный в возрасте досорока — и это при изобилии-то незамужних женщин и девушек вокруг. Но ведь изамужних, недовольных своим положением хватало. Что тут началось, какое колесозавертелось! Да ведь завращались вокруг меня действительно хорошие женщины, всамом деле достойные любви, жаждущие нормального человеческого счастья. А яникаких различий между ними не делал, может быть, по-своему мстил всемуженскому роду за Томилу и, образно говоря, поехал на упряжке сразу из шестерыхлошадей, да еще нередко менял по дороге коней одного на другого, а точнее —одну на другую. И сплошь да рядом бывало тогда, что за одни сутки встречался сдвумя-тремя разными красавицами. Я был как оголтелый!

Продолжалось так месяц-два-три, полгода, и начал ячувствовать глубокое внутреннее беспокойство. Нет, дело заключалось не вфизической усталости достаточно было отоспаться или оказаться в дальнейкомандировке (где, впрочем, я тоже охулки на руку не клал), как спортивнаяформа, извините за выражение, полностью восстанавливалась. Неудобство носиловнутренний характер: добрый человек, не желавший никому зла, я оказалсяисточником и генератором жестоких бед. Вокруг меня хлестала кровища,происходили аборты, когда я хладнокровно заявлял трепещущей в ожидании своейсудьбы женщине, что мне ребенок не нужен, а она, впрочем, пусть поступает самакак ей вздумается. Рушились чужие семьи, творились трагедии, и бывало, чтогордые дотоле женщины зимними морозными ночами сидели неподвижно на скамейкепод окнами моей квартиры или маялись на батарее в подъезде, но я не выходил ине пускал их к себе, потому что они были в каком-то пустяке виноваты. Однамолодая, прекрасная в первом чувстве женщина, двадцатипятилетняя машинистка измоей же конторы, убежала от мучений безнадежной любви, когда поняла, что я неженюсь на ней, в Норильск, но затем разорвала тамошний контракт и возвратилась— на новые свидания и на новые муки. И т. д., и т. п.

Отчего усугублялось ощущение серьезного внутреннего неуюта?От возрастающей тоски из-за тягостного внутреннего сходства всех этих стольразных, внешне столь непохожих женщин — из-за их сходства в практическинескрываемом эгоизме. Эгоизм этот, по-разному проявляемый, выражался в том,чтобы заставить меня служить их интересам, их целям, чтобы впрячь меня в туупряжку, которая повлечет каждую из них к ее цели. Я нужен был лишь каксредство. О том, что у меня есть свои цели, свои задачи, свои планы, своя жизнь,свои вкусы, наконец, своя индивидуальность, об этом не думала ни одна из них:нет, если любишь, то делай и поступай так, как ей требуется, как ей удобно… Яне мог не задуматься о том, что и для Томилы был лишь конем, который,покладисто помахивая хвостом, волочил воз с семейной кладью туда, куда ей былоугодно. И все отпуска, и все культпоходы, и все гулевания устраивались тогда,когда ей это казалось удобным. Практически всегда все изначальные планывынужден был перекраивать я. По доброте душевной я полагал, что долг любящегомужчины в том и состоит, чтобы потакать желаниям своей женщины, чтобы баловатьее. Да я и сейчас Так думаю. Но с одним уточнением: настоящие супруги илиподлинно увлеченные друг другом мужчина и женщина должны взаимно потакать желаниямдруг друга. Игра в одни ворота теперь-то я это знаю достоверно — точный признакдушевной неразвитости и эгоцентризма.