Однако тут же спохватился, что попал вловушку, расставленную лукавой помощницей, и погрозил ей пальцем:

– А, это ты в том смысле, что он сам верит в своибредни. Примерещилось ему нечто, по-научному именуемое галлюцинацией, он ипринял за подлинное событие. Так?

– Нет, отче, не так, – вздохнула монахиня. –Человек это простой, не вздорный, или, как сказано в письме, “к суетныммечтаниям не расположенный”. У таких людей галлюцинаций не бывает – слишкоммало фантазии. Я думаю, ему воистину явился некто и говорил с ним. И потом, неодин Антипа этого Черного Монаха видел, есть ведь другие очевидцы.

Терпение никогда не входило в число достоинствгубернского архиерея, и, судя по багровой краске, залившей высокий лоб и щекиМитрофания, теперь оно было исчерпано.

– А про взаимное внушение, примеры которого вмонастырях столь нередки, ты позабыла? – взорвался он. – Помнишь, как вМариинской обители сестрам стал бес являться: сначала одной, потом другой, апосле и всем прочим? Расписывали его во всех подробностях и словапересказывали, которых честным инокиням узнать неоткуда. Сама же ты иприсоветовала тогда нервно-психического врача в монастырь послать!

– То было совсем другое, обычная женскаяистерика. А тут свидетельствуют опытные старцы, – возразила монахиня. –Непокойно в Новом Арарате, добром это не кончится. Уже и до Заволжска слухи проЧерного Монаха дошли. Надо бы разобраться.

– В чем разбираться-то, в чем?! Неужто тывправду в привидения веришь? Стыдись, Пелагия, суеверие это! Святой Василиск ужвосемьсот лет как преставился, и незачем ему вокруг острова по водамкрейсировать, безмозглых монахов стращать!

Пелагия смиренно поклонилась, как бы признаваяполное право епископа на гневливость, но в голосе ее смирения было немного, ауж в словах и подавно:

– Это в вас, владыко, мужская ограниченностьговорит. Мужчины в своих суждениях чересчур полагаются на зрение в ущерб прочимпяти чувствам.

– Четырем, – не преминул поправить Митрофаний.

– Нет, владыко, пяти. Не все, что есть насвете, возможно уловить зрением, слухом, осязанием, обонянием и вкусом. Естьеще одно чувство, не имеющее названия, которое даровано нам для того, чтобы мымогли ощущать Божий мир не только лишь телом, но и душой. И даже странно, чтоя, слабая умом и духом черница, принуждена вам это изъяснять. Не вы лимножество раз говорили об этом чувстве и в проповедях, и в частных беседах?

– Я имел в виду веру и нравственное мерило,которое всякому человеку от Бога дано! Ты же мне про какую-то фата-морганутолкуешь!

– А хоть бы и про фата-моргану, – упрямокачнула головой монахиня. – Вокруг и внутри нашего мира есть и другой,невидимый, а может, даже не один. Мы, женщины, чувствуем это лучше, чеммужчины, потому что меньше боимся чувствовать. Ведь вы же, владыко, не станетеопровергать, что есть места, от которых на душе светло (там обычно Божьи храмывозводят), а есть и такие, от которых по душе мурашки? И причины никакой нет, атолько ускоришь шаг да еще и перекрестишься. Я всегда вот так мимо Черного Ярапробегала, с ознобом по коже. И что же? На том самом месте пушку и нашли!

Этот аргумент, приведенный Пелагией в качественеоспоримого, требует пояснения. Под Черным Яром, расположенным в полуверсте отЗаволжска, два года тому отрыли клад: старинную бронзовую мортирку, сплошьнабитую червонцами и самоцветами, – видно, лежала в земле с тех времен, когдагулял по здешним краям пугачевский “енарал” Чика Зарубин, произведенный самозванцемв графы Чернышевы. То-то, поди, слез и крови пролил, собирая этакое сокровище.(Заметим кстати, что на те самые деньги и на том самом месте возведенвеликолепный монумент, до полусмерти напугавший брата Антипу.)

Но довод про пушку преосвященного не убедил.Митрофаний только рукой плеснул:

– Ну, про озноб это ты после себенапридумывала.

И препирались так архиерей и его духовная дочьеще долго, так что чуть вовсе не разругались. Поэтому конец спора о суеверии мыопустим и перейдем сразу к его практическому завершению, произошедшему уже не всудебном архиве, а на епископском подворье, во время праздничного чаепития.

* * *

На чаепитие, устроенное назавтра в честьблагополучного исхода судебного процесса, преосвященный позвал кроме сестрыПелагии еще одного из своих духовных чад, товарища окружного прокурора МатвеяБенционовича Бердичевского, также причастного к состоявшемуся триумфусправедливости. На столе рядом с самоваром стояла бутылка кагора, а уж сластейбыло истинное изобилие: и пряники, и цукаты, и всякие варенья, и непременныеяблочные зефирки, до которых владыка был великий любитель.

Сидели в трапезной, где на стенах висели копиис двух любимейших Митрофанием икон: чудотворной “Умягчение злых сердец” ималоизвестной “Лобзание Христа Спасителя Иудой”, великолепно написанных, вдорогих серебряных окладах. Поместил их тут преосвященный не просто так, а созначением – в напоминание себе о главном в христианской вере: всепрощении иприятии Господом любой, даже самой подлой души, потому что нет таких душ, длякоторых не существует совсем никакой надежды на спасение. Об этом, в особенностио всепрощении, архиерей в силу страстности характера был склонен забывать, зналза собой этот грех и стремился преодолеть.

Поговорили об окончившемся процессе, вспоминаяразные его повороты и перипетии, потом о грядущем прибавлении в семействеБердичевского – будущий отец беспокоился из-за того, что ребенок выйдет посчету тринадцатым, а владыка над юристом посмеивался: мол, из вас,выкрестов-неофитов, вечно самые мракобесы получаются, и корил МатвеяБенционовича за суеверие, постыдное для просвещенного человека.

Отсюда, от суеверия, беседа естественнымобразом повернула на Черного Монаха. Следует отметить, что первым об этомтаинственном явлении заговорил не Кто-нибудь, а товарищ окружного прокурора,который, как мы помним, при объяснении в архиве не присутствовал и даже вовсе онем не знал.

Оказалось, что про вчерашнюю гонку, устроеннуюново-араратским монахом по улицам, уже говорит весь город. Известно стало и проявление Василиска, и про недобрые предзнаменования. Брат Антипа, нахлестываллошадей, мало того что переехал кошку влиятельной заволжской жительницыОлимпиады Савельевны Шестаго, но еще и кричал всякие тревожные слова –“Спасайтесь, православные!”, “Василиск грядет!” и прочее, а также требовалсообщить, где найти архиерея.

Получалось, что сестра Пелагия давеча былаправа: без последствий произошедшее оставить невозможно. С этим, остыв послевчерашнего раздражения, преосвященный уже не спорил, но по части принятия мерсреди пирующих обнаружилось несогласие.